прорываются к городу, на этот раз они идут к переправам через Воронеж. Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г- г-гах!
— Горит! Горит!
Это уже наша работа. Немцы торопливо освобождаются от груза и поворачивают обратно. Только присели и перевели дух, как опять.
— К бою!
Совсем озверели фрицы. Несколько наших истребителей пытаются клевать немецкий строй, но сами оказываются втянутыми в карусель с истребительным прикрытием. Очередная девятка входит в зону зенитного огня, на этот раз это опять 'хейнкели'. Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Все впустую – все фрицы уходят назад целыми.
Надеюсь, это были последние. Ага! Счаз-з-з! Команда 'К бою!' заставляет меня с трудом оторвать свое увесистое тело от планеты и приступить к своим обязанностям.
— Темп десять, совмещай.
Небольшая пауза.
— Огонь!
Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Г-г-г-гах! Да чтоб вы все сдохли, сволочи! 'Сволочи' в очередной раз разгружаются над городом и уходят, подыхать они не собираются. Одного мы, вроде, зацепили, но и он ушел, чуть отстав от основной группы.
— Отбой!
Я падаю там же, где стоял, рядом валится расчет. Только наводчику Дементьеву хорошо, ему падать не надо, он и так сидит. Казалось бы, я в бою снаряды не ворочал, а гимнастерку хоть отжимай. Понятно, что жара в конце июня стоит, но не до такой же степени. Видимо, сказывается нервное напряжение.
На бруствере появляется комбат, я только рот открыл, чтобы 'Смирно!' скомандовать, но Филаткин меня опередил.
— Вольно.
Видимо команда подразумевает разрешение лежать в прежних позах, но я все-таки поднимаюсь – неудобно с командиром разговаривать лежа, да еще на полтора метра ниже его сапог.
— Как орудие?
— В порядке орудие, товарищ старший лейтенант.
Комбат спрыгивает вниз, забирается на повозку и прикасается рукой к цилиндру накатника. Я в шоке, раньше за ним таких привычек не водилось.
— Горячий, — Филаткин отдергивает руку и поясняет, — на старых три ка сегодня были случаи отказов из-за перегрева.
— У нас порядок, товарищ старший лейтенант.
— Ладно, отдыхайте, — разрешает комбат, — минут через сорок придут грузовики со снарядами.
Курорт закончился, началась война.
Тридцать пять ящиков на семь мужиков, каждый ящик восемьдесят два килограмма. Эти восемьдесят с гаком килограммов нужно снять с кузова трехтонки, пронести несколько метров и аккуратно опустить в специальный ровик. Что Вы говорите? Плевое дело? Ах да, денек у грузчиков был, не приведи господи, с ног валятся. Все равно плевое? Ну, ну. Поглядев на нас, Коляныч впрягся в разгрузку без всяких дополнительных приказов. Но все равно последние ящики тащили буквально волоком. Когда ЗиС отъехал от позиции, расчет уже лежал в разных позах, тяжело дыша. Посмотрев на часы, я принял следующее решение.
— Сейчас отдыхаем. Минут через пятнадцать-двадцать кухня приедет. После ужина еще ствол протрем.
— Протрем?! — взвыл Серега Дементьев, — командир, имей совесть – ночью, наверняка, опять стрелять будем.
— Так что, если у нас красноармеец Дементьев слегка притомился, то пусть ствол мхом зарастает? Ни хрена! Надраивать не будем, но нагар убрать надо. А что касается совести, то я ее на сержантские петлицы поменял. Так что на будущее, взывать к ней – бесполезно. Кстати, Серега, сколько у меня треугольников в петлице?
— Ну, два.
Осторожно отвечает наводчик, опасаясь подвоха.
— А я сейчас к комбату пойду и еще по одному попрошу.
— Зачем?
— А чтобы такой 'пилой' тебя пилить удобнее было.
Гы-гы-гы – негромко смеются мужики. Они очень устали и надо как-то поднять им настроение, ну хоть чуть-чуть. Потом приехала долгожданная кухня, и мы медленно ковыряли надоевшую 'шрапнель', чтобы оттянуть начало чистки орудия. Когда каша все-таки заканчивается, нас ожидает привычное 'И-и-и, раз! И- и-и, два!'. Сначала протираем ствол банником, потом сливаем керосин и еще раз проходим по стволу банником, обмотанным чистой ветошью. После этого приступаем к пыжеванию. Дважды прогнав пыж через ствол, решаем, что хватит, и буквально уползаем в свою землянку. Я днем меньше остальных работал, а вымотался так же, возраст, однако, сказывается.
Едва стянув сапоги, я уже намеревался забыться в спасительном сне, но мне и тут покоя не дали.
— Командир, а, командир.
— Чего тебе, Рамиль?
— А первый расчет к награде представить хотят.
И когда он только эти сплетни собирать успевает? Вроде, постоянно вместе со всеми был. Остальные притихли, им тоже интересно.
— Ну и хорошо. Очень за них рад.
— Так мы тоже немца сбили! Почему нас не награждают? У нас же еще три танка есть!
— Ты танки не трожь, к ним только Иван отношение имеет, и то к последнему. А что касается сбитого 'мессера'…
Ну как ему объяснить, что сбили мы его, как бы находясь в составе другой части, и нашим командирам к награде нас представлять смысла нет, они с этого дивидендов не получат. Другое дело – сегодняшний 'мессер', теперь номер полка прогремит по всей цепочке прохождения наградных листов. Глядишь, и комполка по головке погладят, и у комбата за ушком почешут. А после второго-третьего достоверно, или не очень достоверно, сбитого можно и начальству что-нибудь получить. Однако такие аргументы озвучивать, естественно, нельзя, поэтому пытаюсь выдумать другую причину.
— Так мы его дуриком сбили. Случайно пальнули, случайно попали. Да и то, попали… Если бы летчик не струсил, видали бы мы тот 'мессер'. Так за что же нас награждать? А если сегодня 'мессеры' из пушек по батарее прошлись, сколько бы народу положили? А первый расчет нас всех спас, за это его и награждают.
— Оно, конечно, так, — вздыхает Сан Саныч.
Мои аргументы расчет умом принимает, но в глубине души чувство некоторой несправедливости у них осталось. Я их понимаю. Вроде сделали одно и то же, но одних к награде представляют, а другим даже благодарность не объявили. Однако усталость берет свое, и расчет погружается в сон до подъема. Или до ночной тревоги. Как повезет.
Повезло, ночью нас не беспокоили. Утром любители трофеев обшарили обгоревший фюзеляж сбитого 'мессершмитта'. Сильно поживиться не удалось – горел он долго и жарко, в кабине остался только пепел. На пистолет летчика никто не позарился – перекаленный кусок железа. Самым ценным трофеем стал железный крест, принадлежавший пилоту. Но даже и он находился в весьма непрезентабельном состоянии.
Днем состоялся очередной налет. Его ждали и к нему готовились. На этот раз и посты ВНОС не проспали, и истребители взлетели вовремя, но и немцы изменили тактику. Первой заявилась группа расчистки воздуха в количестве двенадцати 'мессеров'. Связала боем наших и только потом подошли 'хейнкели'. Единственными, кто мог им помешать, опять оказались артиллеристы нашей дивизии полуженской воздушной обороны. Несмотря на все наши старания и бешеный расход снарядов, сбить никого не удалось, но и прицельно отбомбится по Воронежскому железнодорожному узлу, смогли немногие. Немецкое наступление успешно развивается и бомбардировочные эскадры люфтваффе делают основной
