Наша батарея заняла позиции на окраине Подклетного, здесь же расположились и другие батареи нашего полка, а также батареи из артиллерийского полка стрелковой дивизии. Завтра нам предстоит встретить врага здесь. Окапываться закончили около двух, потом еще разгружали привезенные ЗиСами ящики со снарядами. После таких нагрузок молодежь наша вырубилась намертво, а старшему поколению не спалось.
— Что, Саныч, невесел?
Сан Саныч затушил самокрутку и аккуратно спрятал ее в пилотку.
— Как-то муторно мне, командир. Чую не пережить мне завтрашний день.
— Да ты что? Брось. Перед боем всем невесело, утром пройдет.
— Оно конечно…
Ба-бах!!! Мощная световая вспышка бьет по глазам, секунды четыре спустя по ушам прокатывается ударная волна. Мы одновременно поворачиваемся к мосту, уже засыпавшие выскакивают из окопа. Мощный взрыв сбросил левобережную ферму моста с береговой опоры, и она упала на землю. Видимо наши саперы не смогли добраться до центральной опоры, и вынуждены были подорвать береговую. Сверху скатились горящие вагоны и теперь там каша из перекрученного металла и горящего дерева. Что интересно, сама ферма даже не деформировалась, видимо, у нее большой запас прочности. Теперь техника по мосту не пройдет, а пехота сможет, после того, как догорят вагоны.
— Пошли спать, Саныч, утро вечера мудренее. А немцы ждать пока мы отоспимся, не будут.
— Оно конечно…
— Да что ты заладил 'конечно, конечно', живы будем – не помрем. Держи хвост пистолетом!
— Оно…, ну да, ну да.
Можно подумать, у одного Сан Саныча на душе не муторно, у меня тоже кошки скребут. Что-то завтра будет.
Бах! Бах! Бах! Ба-бах! Последняя мина взрывается рядом с окопом. Уй-й-й! То ли крупный осколок, то ли камень бьет меня по спине. Ну больно же, совсем фрицы оборзели. Артиллерийский обстрел сменяется минометным, потом прилетают самолеты, которые очень стараются смешать нас с землей, а мы норовим вогнать в землю их. Пока у них получается лучше. Десять секунд – очередного взрыва нет, свист мин также не слышен. Двадцать секунд. Где-то между двадцать пятой и тридцатой Деменьтьев констатирует.
— Кажется, это были последние.
Если бы! До заката еще далеко, и нам еще не раз предстоит пережить все прелести опорного пункта, атакуемого немецкой кампфгруппой. А кому-то их предстоит не пережить. Интересуюсь.
— Все живы?
— Да, вроде, все…
Нам пока везет – мелкие царапины почти у всех, за ранения их никто не считает. Еще все оглохли и, пытаясь донести информацию до собеседника, кричат. Из потерь в расчете только Епифанов – он заменил раненого наводчика в первом взводе. У нас к механизму вертикальной наводки встал Рамиль, установщик в расчете остался только один. Несмотря на старания фрицев, все орудия в батарее целы и ведут огонь. А они стараются, очень стараются, Подклетное открывает им путь к городу. Не очень, правда, понятно, зачем им нужен Воронеж? Запертый между двумя реками город никакой стратегической ценности сам по себе не имеет. Для того чтобы пройти дальше, немцам потребуется еще, и форсировать реку Воронеж, и пройти ее пойму шириной несколько километров. Видимо, обманувшись легкостью, с которой были пройдены сто восемьдесят километров до города, немецкие генералы решили прихватить и его, чтобы получить ордена, причитающиеся за взятие крупного населенного пункта. И вот теперь подвижные соединения немцев вместо поворота на юг вдоль Дона штурмуют Подклетное и другие наши позиции на подступах к Воронежу, а скоро окажутся втянутыми в уличные бои.
Однако эта ошибка немецких генералов здорово отравляет мне жизнь. Вот и сейчас, не успели отойти от минометного обстрела, как кто-то вопит.
— Воздух!!!
После этого крика все забиваются поглубже в щели и окопы и плотнее прижимаются к земле. Все, кроме нас – зенитчиков. Для нас 'воздух' имеет совсем другое значение.
— К бою!
Расчет занимает свои места. Вроде, больших повреждений у орудия нет, на мелочи, вроде оспин и царапин от мелких осколков, никто внимания не обращает. Главное, отсутствует утечка из противооткатных устройств, исправны механизмы наведения, да затвор работает как надо. На наши позиции заходит девятка 'хейнкелей'. 'Хейнкели' — это хорошо, то есть плохо, конечно, но лучше, чем 'лаптежники'. Те бомбы с пикирования кладут точно на позицию, хорошо, если не на позицию нашей батареи, а 'хейнкели' бомбят с горизонтального полета. При этом разброс бомб довольно большой, как говорится, на кого Бог пошлет. Иногда посылает неудачно.
— Высота двенадцать!
Низко идут, интересно, как комбат высоту определил без дальномера.
— По самолетам, взрыватель тридцать три, курс ноль. Огонь!
Филаткин пытается поставить завесу на пути немецких самолетов. Ну, поехали.
— Огонь!
Гах! Блямс.
— Откат нормальный!
Кланц.
— Огонь!
Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Огонь ведем с максимальным темпом.
— Взрыватель тринадцать!
Завеса переносится ближе. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц.
— Взрыватель восемь!
Последний рубеж нашего огня. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Немцы проходят и эту завесу. И тут я вижу, что летящие вниз бомбы имеют почти правильную круглую форму.
— Ложись!!!
Ба-бах! Дзинь – мелкий осколок или камушек попадает кому-то по каске. Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!
— А-а-а-а…
Воет кто-то на высокой ноте. Рискую поднять голову, пока бомбы еще рвутся. Воет наш установщик, зажимая рану на левой руке. Поначалу мне показалось, что рука у него почти оторвана.
— Рамиль, дуй за санинструктором. Быстро! Саныч, давай пакет!
Рамиль пулей вылетает из окопа. Для начала Сан Саныч накладывает на руку жгут и только потом зубами рвет упаковку индивидуального пакета и бинтует рану. Осколок вырвал из бицепса приличный кусок и, похоже, задел кость – рана очень тяжелая. Работает Саныч уверенно, чувствуется немалый опыт.
— Саныч, а ты где так раны научился обрабатывать?
— Как где? На лесосеке. То один с бодуна топором себе по ноге треснет, то другой олух под хлыст попадет, а до фельдшера двести верст по тайге. Вот и приходилось…
Рамиль возвращается один.
— А санинструктор где?
Ильдусов молча садится на повозку и только потом отвечает.
— Нету Олечки, убили.
— Как?!
Вопрос выдыхают несколько ртов одновременно.
— Осколочек, маленький, точно в висок. Как живая, только крови немного. Волосы белые…
За последние сутки он видел многое, но тонкая струйка крови на виске красивой девушки произвела на него сильное впечатление, от которого он никак не может избавиться. Мне бы этому известию радоваться надо, а в душе закипает дикая злоба – такую красоту загубили! Сволочи! Знакомый свист бросает нас на землю. Дементьев стаскивает Рамиля на дно окопа. Бах! Бах! Бах! Бах! Рвутся мины. На этот раз налет совсем короткий.
— Скоро полезут.
