обязательно получает прибыль, хотя и
Более того, предпринимательство не является профессией или должностью, которую можно передать по наследству. Речь идет о лидерстве особого рода, не имеющем ничего общего с блеском карьеры военного или государственного деятеля. Способность видеть и использовать удачные возможности для бизнеса редко превозносится обществом в такой же степени.
Зачем же предприниматель берется за столь рискованную да к тому же и неблагодарную работу?
Перед нами необычный портрет: желание продемонстрировать свое искусство, прославленное Вебленом, смешивается с хищническими инстинктами, вызывавшими его презрение. Безусловно, забыты тяга к общественному уважению, двигавшая капиталистами-накопителями Смита, и сложная смесь причин, заставлявших магнатов Маркса увеличивать свое богатство. Скорее предприниматель Шумпетера напоминает странствующего рыцаря. Не являясь буржуа по происхождению, он силится стать таковым и в процессе воплощения в жизнь своих амбиций вдыхает жизнь в общество, которое в другом случае было бы едва ли не более пресным, чем купечество в 'Будденброках' Томаса Манна. Более того, как мы увидим впоследствии, предприниматель играет даже более важную роль, чем та, что отводится ему Шумпетером. Но и тут нам придется подождать до итогового разбора шумпетеровского понимания мира.
'Теория экономического развития' дала старт академической карьере, прервавшейся лишь однажды: после Первой мировой войны Шумпетер недолго проработал в правительстве и частном секторе. В 1919 году он согласился занять пост в Комитете по национализации промышленности, созданном новым социалистическим правительством Германии. Один молодой экономист поинтересовался у него, как превозносивший достоинства предпринимательства человек способен работать в комитете, чьей целью была национализация бизнеса. 'Если кто-либо намерен покончить жизнь самоубийством, — отвечал Шумпетер, — то хорошо, если при этом будет присутствовать врач'[273]. Еще до конца года ему предложили пост министра финансов недавно сформированного левоцентристского правительства Австрии. Он разработал амбициозный план стабилизации курса австрийской национальной валюты, но непрекращающиеся разногласия и конфликты привели к его отставке еще до того, как план был одобрен. Скорее всего, он в любом случае провалился бы — вряд ли хоть что-то могло остановить набиравший скорость локомотив инфляции. Какое-то время он был президентом частного венского банка Бидермана, но ему пришлось покинуть свой пост в результате очередного чрезвычайного происшествия (а также нечистоплотности одного из сотрудников). После крушения банка Шумпетер обнаружил, что увяз в долгах. Следующая деталь характерна для этого будущего аристократа: он предпочел не прятаться за законами о банкротстве, а полностью рассчитаться с кредиторами, для чего пришлось пожертвовать значительной частью капитала, и продолжал платить по долгам из своего кармана в течение десяти лет после того. Словно он был недостаточно несчастен, Шумпетер женился на очаровательной двадцатиоднолетней дочери управляющего имением его матери, роман с которой длился уже пять лет, а через год она умерла при родах. Потеря сделала Шумпетера еще более угрюмым. Истинная трагедия сопровождалась историей комичной, но настолько характерной, что о ней нельзя не рассказать. Шумпетер никак не мог решиться и поведать друзьям о скромном происхождении своей избранницы. В предшествовавший женитьбе год она отсутствовала, ибо, по его словам, получала достойное образование в частных школах во Франции и Швейцарии. На самом же деле она жила в Париже, где работала служанкой.
Теперь-то и началась его настоящая карьера: он получил должность приглашенного профессора в Японии, Германии, а затем и в Гарвардском университете, где манеры и своеобразный плащ быстро превратили его в местную легенду. Здесь он женился на Элизабет Буди, которая также была экономистом. Наконец, именно здесь он объявил депрессию полезным холодным 'дюшем', и по крайней мере один студент помнит об этой ремарке до сих пор.
На самом деле депрессия стала испытательным полигоном для идей Шумпетера. Если капитализм и правда был обязан своей энергией находчивым предпринимателям, то что же случилось в смутные 1930-е? Кейнс утверждал, что депрессия отражала ожидания бизнесменов относительно будущего, но подобная теория не требовала объяснения того,
В своем монументальном двухтомном труде 'Циклы деловой активности', увидевшем свет в 1939 году, Шумпетер в основном опирался на две версии произошедшего. Отчасти он относил свирепость депрессии на счет того факта, что существует три типа циклов — короткие, более длинные, продолжительностью от семи до одиннадцати лет, и, наконец, тянущиеся около полувека базовые циклы, связанные с эпохальными изобретениями вроде парового двигателя или автомобиля, — а к началу тридцатых годов экономика находилась в нижней точке сразу трех циклов. Второй причиной невзгод считалось негативное влияние внешних факторов, таких как революция в России и некомпетентная политика правительства. Их присутствие было невозможно объяснить с точки зрения теории деловых циклов, но от этого их значение не уменьшалось.
Подобное истолкование кризиса никак нельзя было назвать неразумным, хотя феномен толпы последователей так и не укрепился в качестве общепринятого объяснения возникновения циклов. Но книга Шумпетера интересует нас совсем по другой причине. Капитализм, как и любая система организации общества, не способен выжить на одном лишь хлебе. Для выживания необходима вера, в данном случае — вера в ценности и добродетели порождаемой им цивилизации, которая, в свою очередь, поддерживает его жизнеспособность.
Таким образом, конец книги более чем противоречив — уже не в первый раз! Если судить с чисто экономической точки зрения, будущее капитализма выглядит вполне радужно; как заявляет сам Шумпетер в предпоследней фразе своей книги, если его идея о трех типах циклов верна, ближайшие три десятилетия должны быть гораздо более успешными, чем последние двадцать лет. Хотя финальная фраза вновь сбивает читателя с толку: 'Но вряд ли стоит ожидать, что социологическая ситуация изменится к лучшему'
