матерью, девушка волнуется перед свиданием и всякое такое, что в семейном альбоме безраздельно угнетается пылью. Двадцать лет четыре месяца и пять дней юного создания были подробно зафиксированы и подшиты до секунды. Протяженность ее жизни Тиль познал целиком. Не было секрета, который бы скрылся. Все – от украденной конфеты и красивого мальчика за дальней партой до первого косячка и случайной потери девственности – было тщательно собрано. То, что не знали мать и подруги, знал Тиль. То, что она забыла или в чем не хотела признаться, знал Тиль. Каждую мелочь знал.
Необыкновенное развлечение: женщина, вывернутая наизнанку. Так беспощадно раздеть не сможет заядлый порнограф, а выпотрошить – и трупорез. Жизнь, вскрытая, как консервная банка, – такого потрясающего развлечения видеть не приходилось. Самые масштабные блокбастеры потускнели перед анатомией лет заурядной девчонки. Толик испытал глубочайшее потрясение и профессиональную зависть. Вот если бы «раньше» овладел таким фокусом... Даже страшно представить, какие бы высоты покорил. Не было бы женщины, способной устоять перед знанием сокровенных тайн. Ох, что бы наворотил! Никакой Испании с Ниццей не понадобилось. Все бы принесли на блюдечке, к ногам положили и поклонились: возьми и владей...
– Скользишь, коллега, внимательней. Вникай, – прошептал рыжий.
Толик воспользовался советом и получил откровение. Картинки над девочкой оказались одинаковы. Слишком одинаковы. Мелкие, очень мелкие и даже мельчайшие события ее биографии посвящались одному – желанию. Она постоянно чего-то хотела. Вся ее жизнь была непрекращающимся хотением: еды, сна, секса, нового платья, подарка на день рождения, побега в туалет, актера с обложки, упругих бедер, длинных ресниц, обилия денег, детей, большой груди, отпуска на Багамах с «ним» и прочей бесконечной ерунды. Жизнь ее была желанием. И ничем больше. Просто ходячий инстинкт. В этом открытии таилось что-то неприятное, мерзкое и противное, как липкая жвачка под столешницей.
– Похоже на овечку? – Рыжий ангел ехидно жмурился.
Стоит признать: кличка приходилась впору. Покорное существо, поедающее желания. И это женщина?
– Ничего не напоминает? – подзудил остриженный.
Как ни жаль, но опытный, прекрасный и побеждающий Толик мало чем отличался от половозрелой дурехи. Он тоже хотел, желал, домогался, чего только мог заграбастать – от холодного пива до Мусика. Самые отборные женщины из его коллекции попадали под черту желания. Толик сам был воплощением желания. Вот ведь до чего эволюция дошла. Опять прилипла тревожность.
Наставник подмигнул:
– Угадай, чего нет в ее досье?
Тиль попробовал, но на ум ничего стоящего не приходило.
– Да ты не напрягайся. Это же совсем просто. Что первое приходит в голову, когда смотришь на овечку, то есть женщину?
– Любовь? – брякнул Тиль.
– Молодца! – Рыжий наградил хлопком по плечу. – Понял фокус?
– Не совсем.
– Ее нет, кадет!
– Это... Она... Оно... Выглядит как-то особенно?
– Примитивно: камешек, размером с каплю, загорается рубиновым цветом, вот здесь, – ангел показал в месте, где раньше было солнечное сплетение. – Так говорят. Хотя никто не видел. Не в этом соль. А в том, что овечки только и болтают о любви, только и живут ради нее, только и занимаются ею в постелях, а на самом деле – у них пусто. Нет ничего, кроме желания. Основной инстинкт – это не любовь. У меня было три десятка овечек – все одинаковы. Ну, как тебе?
Уставившись в досье, Тиль искал: может быть, упустил, не заметил. Но ничего похожего на рубиновый камешек не попадалось. Такая милая, добрая мордашка, а на самом деле – голое желание. Как овечка на лугу. Как же так?
– Развлекся и хватит. – Рыжий щелкнул, досье вернулось в туманное облачко. – Вообще-то такие штуки делать категорически запрещено. Досье овечки перед другим ангелом закрыто. Для знаменитости сделали исключение. Не болтай, штрафных навешают.
Настала очередь лысого:
– Продолжим или сыт?
Тиль не смог отказался. Ангел 1048-й щедро позволил потрошить свою овечку, для чего потребовал внимательно рассмотреть пустоту над левым плечом женщины (ближе к тридцати, вся в кудряшках).
И Тиль сделал.
Первое мгновение ничего не изменило: она пила кофе и болтала. Но в следующее – около левого ушка возник правильный экранчик. На нем одновременно показалось три истории. В первой – зазвонил телефон, кудряшка взяла трубку, послушала и вдруг выплеснула чашку на платье подруги, после чего они расставалась врагами. В средней – опять звонил телефон, она брала мобильник, разговаривала, вдруг срывалась с места и убегала. В последней – тоже начиналось со звонка, она, извинившись, отходила в сторонку, болтала, возвращалась, встреча завершалось миром и прощальным поцелуем.
– Знаешь, что это, кадет? Это трудный хлеб ангела. Его нива и пахота. Урожай и оброк, – безволосый наслаждался глухим непониманием юнца. – Это варианты, конечно!
– Что с ними делать?
– Выбирай и предлагай. Ты же ангел. Они живут и не знают, что будущее – у них за плечом. Не знают, но боятся. Даже плюют налево, чтоб отогнать страх. Хочешь попробовать?
– Легко.
– Как думаешь, кадет, какой вариант выбрать? Какой посоветовать ей?
– Конечно, последний, там все хорошо, – уверенно ответил, будто экзамен, Тиль.
Ангелы развеселились от души, а 1047-й пожурил:
– Молодой ангел, неопытный.
– Пылкий еще, – согласился приятель.
Досада овладела Тилем:
– Ну, и как правильно?
Ангелы переглянулись, затихли.
– Кто его знает.
Зазвонил мобильник. Женщина вытащила трубку из глубин сумочки, увидела номер на экранчике и, быстро извинившись, выскользнула из-за стола. Овечка выбрала второй вариант.
Тиль еще не понял, но ощутил, что дальше должно случиться что-то неприятное. Почему же ангелы не вмешиваются? Почему следят равнодушно? Вопрос завертелся на кончике языка.
– Что ж, кадет, приятно было познакомиться.
– Прогуляйся, пока свободен. Только помалкивай о досье. А про камешек – ни звука. Считай, что тема под запретом.
Напоследок Тиль успел заметить, как вернулась кудрявая и мазанула подругу ненавидящим взглядом. Кажется, овечка еле сдерживала слезы. Но это было не его дело.
Вечер близился. Тверская бурлила котлом. На комбинезон воловьей кожи оборачивались персоны в смокингах, а женщины, вернее – овечки, слепо торопились по насущным делишкам. Смутные облачка следовали над ними, рядом увивались тени мужчин.
Забитый впечатлениями, как гусь кукурузой, Тиль оседлал Мусика.
Как-то раз попалась дурацкая передачка о паранормальном. Бородатый дядька в следах усугубленного пьянства на лице вещал о переходе в мир иной. Получалось, что душа обязана возвращаться во все места, где бывала в человечьем облике. Иначе нельзя. Порядок и все такое. Вроде бы сейчас – самое время для путешествия. Но команды не было. Никто не беспокоился, чтобы отправить Тиля по этапу. А ему вовсе не хотелось наведаться на историческую родину или заглянуть на огоньки к заброшенным клиенткам. Может, на ангелов это правило не действует.
Тиль крутанул ручку газа. Мусик не шелохнулся, но встал, где надо.
Зажженные окна дырявили громады многоэтажек. Спальный район суетился перед скорым ужином и кратким сном. Одинаковая жизнь текла в похожих домах. Толик сразу узнал нужный. Оставив Мусика у
