А ведь сеньор Томас наверняка знает, не может не знать, и все равно делает вид, что рад-радешенек. Хитрый как змей. А еще ангел. Или кто он там.
– Овечка пока жива, а вот штрафных – полная куча. Одной вечности не хватит разгрести. Радуйтесь. Как дело провалю, куда сошлете?
Торквемада загрустил:
– Я тут ни при чем.
– А кто? Дон Савонарола или уважаемый герр классик постарались?
– Не печалься, Тиль, таковы правила, – он сочувственно вздохнул. – Может, утрясется.
– Хрен вам, а не утрясется! – остатки почтения развеялись в дым, желание лезть на рожон снова закипело. – Сидел бы спокойно в аду, жарился помаленьку и горя не знал бы. Так нет, кое-кто пренебрег служебными обязанностями, а расхлебывать – мне. Потом овечку подсунули, которая норовит на себя руки наложить, так что древо судьбы еле держится...
Кардинал выпучил глаза:
– Ты видел... то есть уже научился видеть древо судьбы? Не ожидал, вот это талант. Может, и овечку спас?
– Не один раз, между прочим. Только благодарности никакой – штрафные набавляются. Пока еще ни одного не списали. Это как понимать? Даже не знаю, сколько выдержу. Просто бешеная телка, то есть овечка. То норовит вены вскрыть, то на шоссе играет в камикадзе.
– Ты удивительный ангел, – кажется, на самом деле восхитился Торквемада и вдруг присмотрелся к темечку молодого ангела, где пребывало перышко. – Ничего не хочешь сказать?
– Про штрафные? Да, их много...
– Не то. Овечка... Она видела у тебя крылья?
Тиль начал объяснить, что девица пребывала не в лучшем состоянии, практически на грани жизни и смерти, ей что-то померещилось, он потом проверял – за плечами ничего не выросло. Торквемада остановил властным жестом:
– Отвечай прямо: видела или нет?
– Видела.
Толстяк схватил его руку, стал трясти, как колокольчик, и приговаривать:
– Ах, мальчик, какой молодец! Великолепно! Какой умница! Белиссимо!
Освободив колыхаемую часть тела, хоть и мертвого, Тиль строго спросил, что это значит, неужели пару-другую вечностей добавят.
– На своем опыте ты познал, что овечки слепы и глухи, не умеют видеть и слышать поводыря. Ангелы мечтают о крыльях, но проводят много вечностей, пока улыбнется удача и овечка узрит их. Удача достается редким. Тебе не просто повезло, это фантастическое, небывалое везение. Чтоб молодой ангел, почти кадет, смог так...
Восхищение сеньора Торквемады выразилось краткими аплодисментами.
Тиль смутился, но вида не подал:
– А что это дает?
– Почет и уважение.
– Можно поменять на пару тысяч штрафных или пропуск на Хрустальное небо?
– С этим не шутят, ангел! – прикрикнул Торквемада, но смягчился. – Это большая честь. Носи их достойно, юноша.
За плечами по-прежнему было пусто, Тиль решил воспользоваться моментом:
– Сеньор Томас, раз я такой исключительный, могу просить вас об услуге?
– Все, что в моих силах!
– Как сделать, чтобы овечка меня слышала? Или хоть как-то понимала, что от нее хочу. То есть советую. А то жать на прямую кишку не всегда получается.
– И этому научился? Сам? – От удивления, казалось, лопнет красный кафтан. – Прав был Гессе, наверно, не зря ты здесь...
– Так что делать?
Приблизившись, Торквемада хитро подмигнул:
– Как насчет футбола?
– Заметано.
– За сердечко... – выдохнул кардинал и отпрянул, словно могли подслушать враги.
– Что-что?
Упитанные пальчики изобразили пинцет, который жмет.
– Аккуратно! При этом шепни, что желаешь. В самое сердечко шепни. Только об этом – никому, особенно сокурсникам. Тайна между нами. Проболтаешься – сразу влеплю И.Н. Понял?
Как же сам не догадался. Вот они – и кнопка, и рычаг в одном. Ведь так просто и очевидно. Хватался за все, что ни попадя, в дерьме измазался, ну, теоретически измазался, а про сердце забыл. Не ангел – растяпа, одним словом.
– Что ж, проверим, – заявил Тиль, слегка обнаглев. – А крылья когда получу?
Торквемада отмахнулся, как от мухи. И пропал.
Стеклянный глаз линзы уставился не мигая, почти упираясь в кончик носа. Тиль отшатнулся и дал Мусику задний ход. Открылась широкая труба, сужавшаяся до маленького окуляра. Телескоп, нацеленный на молодого ангела, был старинной работы, на прихотливой подставке с изящным основанием. Технический раритет располагался на столике с такими истонченными ножками, что следовало ожидать неминуемый хруст. Однако мебель была сложена прочно, что позволяло сносить массивную шкатулку, обитую стальными уголками, и локти невысокого господина в шелковой курточке.
Астроном повернул телескоп дулом вверх и мрачно произнес:
– Вот, значит, какой вы, сэр.
Лица, более подходящего ангелу, трудно вообразить. Вьющиеся локоны, спадающие до плеч волнами, отточенные, чуть суховатые черты и поразительный взгляд. Тилю показалось, что его выпотрошили, как лягушку, до самых винтиков души, и собрали обратно. Такой удивительной силой обладал незнакомец. Впрочем, не совсем незнакомец. Его портрет был в школьном учебнике. Тиль не мог вспомнить в каком.
– Не вздумайте спрашивать про яблоки, сэр, а то быстро разочарую.
– Про какие яблоки? – не понял Тиль, думая, что испытают на знание райских реалий.
– Отлично, сэр! – Астроном снисходительно улыбнулся. – Наконец найдено полезное свойство безграмотности. Надеюсь, не в обиде, сэр.
Не то чтобы Тиль совсем не обиделся, но приятный образ как-то сразу потух. Подумаешь, сидит с телескопом и важничает, да кому интересны занюханные астрономы. Неужели на самого Коперника нарвался? Впрочем, других Тиль все равно не знал.
– Не долго, но нам предстоит общаться, – заметил кудрявый. – Вас, сэр, насколько известно, зовут Тиль? Отлично. Можете называть меня Ньютоном, сэр, просто Ньютоном, без чинов, сэр.
Ну, конечно! Его портрет висел в кабинете физики, в самом углу. Когда Толик шел к доске на очередную казнь, это суровый взгляд настраивал на неизбежную двойку. Что делать, физика не попала в список любимых предметов. Впрочем, как и все остальные. Зато теперь жажду знаний можно насытить одним глотком.
– Сэр Тиль, кажется, за крыльями? – Ньютон отстукивал пальцем по столику, отчего телескоп мелко подпрыгивал.
– Кажется, да.
– Какие предпочитаете?
Толик попросил модели Сикорского.
Ньютон звонко хлопнул по ляжке, обтянутой белой лосиной:
– Нет, господа, реклама – хуже безграмотности. Ну, скажите, дорогой сэр, зачем вам крылья Сикорского? Вы знаете, чем они отличаются от крыльев Да Винчи или от крыльев Сухого? Или от крыльев Райт? А может, от Фокке Вульфа? Что же молчите?
Стыдно, как на уроке, когда учитель приводил его в пример образцового незнания физики, приговаривая: «Темнота – залог здоровья». Тиль окончательно смутился:
