неприкаянности, трудностях акклиматизации. Герой рассказа «Голые стены» находит себя, когда прикасается к реальной драме австралийской жизни, освобожденной от ложных прикрас.
Лет тридцать назад Катарина Сусанна Причард так сформулировала принципы новеллистического искусства: «Прежде всего, должна быть история, которую стоит поведать; во-вторых, описываемые места, люди, события должны быть знакомы изнутри; и, в-третьих, словами нужно пользоваться, как нотами в музыкальном произведении, как красками и карандашом — чтобы они служили общим целям рассказа, а не расходовались с бездумной щедростью, как не имеющая ценности разменная монета...
Что касается меня, то мне не по душе все ремесленные приемы и трюки, к которым прибегают ради эффекта. Я считаю, что нужно честно обращаться с избранной темой. Расскажите другим о том, что задело вас. Иначе вы измените рассказу: он утратит свою внутреннюю силу...
Я всегда утверждала, что писатель должен быть ярко национален, только тогда он сумеет приобрести какое бы то ни было мировое значение. Он должен любить, страдать и бороться со своим народом, и только тогда он сумеет заговорить от его имени с сочувствием и страстью, затронув ум и сердце других народов и вызвав всеобщее сочувствие и понимание».
Именно по этому камертону выверены лучшие образцы австралийского реалистического рассказа.
Алан Маршалл
Серая кенгуру
Она знала старика старателя. С прогалины на склоне холма она часто видела, как он промывал золотоносный песок в ручье, протекавшем внизу в долине.
Иногда он прерывал работу, садился на берегу и наблюдал за ней, набивая трубку.
Они были знакомы уже два года. Она стала его другом.
Она была меньше своих собратьев и отличалась от них окраской. Она была серая, а остальные кенгуру - почти черные.
Каждое утро старик старатель проезжал извилистой горной дорогой, и, услышав скрип повозки, они на мгновение замирали, выпрямившись, подергивая ноздрями. Но они не боялись старателя. Он был сродни эвкалиптам и веселому щебету сорок. И когда с криком 'тпру!' он останавливал старую черную лошадь, они понимали, что он хочет только взглянуть на них. Они продолжали пастись.
Движения их были ритмичны, как музыка: волнообразный взлет и падение пластичных тел на фоне тонких деревьев.
Иногда они усаживались на задние лапы и, обернувшись, смотрели на него внимательно, с напряженным интересом.
Их бока, влажные от росы с душистых листьев, блестели в лучах утреннего солнца. Они казались детьми деревьев.
Однажды старатель подошел к серой кенгуру совсем близко. Она ждала его, вытянув шею и полузакрыв глаза, ноздри ее раздувались от любопытства. В нескольких ярдах он остановился не шевелясь; они как бы изучали друг друга.
Потом она повернулась и медленно запрыгала прочь. Она двигалась грациозно, с достоинством, несмотря на тяжелую ношу. В сумке у нее спал детеныш.
В миле от того места, где работал старатель, два парня рубили лес. Лезвия их топоров сверкали на солнце. Когда безжалостная сталь на мгновение застывала у них над головой, мускулы на голой спине вздувались лоснящимися коричневыми буграми. Кожа, у них была идеально гладкая, как яичная скорлупа.
Рядом с бревном, которое парни обрабатывали, лежал голубовато-серый охотничий пес - с собаками этой породы охотятся на кенгуру. Его могучая, с ясно обозначенными ребрами грудь мерно вздымалась и опускалась. Узкий таз изяществом формы напоминал стебель.
Вдруг пес, подняв голову и обернувшись, куснул себя за плечо, чтобы успокоить зуд. В оскаленной пасти обнажились красные десны и блестящие, цвета слоновой кости кинжалы зубов. Он фыркнул и задвигал челюстями. Рот его наполнился слюной. Пес глубоко вздохнул и улегся снова. Мухи вились над его мордой. Он щелкнул, зубами и беспокойно замотал головой.
Звали его Спринджер - Спринджер-убийца. В тени окружающих деревьев дремали другие собаки. Оба лесоруба страстно любили охоту, и потому собак было много, целая свора. В отличие от Спринджера, они не блистали красотой линий. То были простые дворняги. Они лаяли по ночам и выли на луну. Со свирепой радостью они загоняли кроликов и, охотясь всей сворой, всегда неотступно преследовали жертву до конца. Дичь покрупнее они предоставляли Спринджеру, вполне довольствуясь соучастием в убийстве.
Одна из собак, овчарка-полукровка по кличке Буфа, поднялась и потянулась. Она сладко, с подвыванием зевнула и вышла на солнцепек. Постояла немного в раздумье. Оглянулась через плечо.
Рядом с ней упала щепка. Собака ее понюхала. Ей было скучно. Она повернулась и скрылась за деревьями.
Вскоре ее взволнованный лай взбудоражил всю свору. Собаки вскочили, вытянули шеи, настороженно поворачивая морды из стороны в сторону.
Буфа мелькнула вдалеке, стремительно мчась по следу. Собаки завизжали от удовольствия и, разбрасывая сухие листья эвкалиптов, рванулись за ней через заросли.
Парни бросили работу и стали следить за собаками.
- Вон они там, на холме! - указывая рукой, крикнул один. - Смотри, смотри!
Он вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.
Спринджер, презрительно игнорировавший лай своры, услышав свист, вскочил, как по зову трубы. Короткими, резкими скачками он ринулся вперед, подняв морду, как бы стараясь разглядеть, что там, за деревьями. Потом остановился, весь напряжение, одна передняя лапа застыла в воздухе. Дыхание его стало ровным. Он нетерпеливо оглядел все кругом.
Парень, который свистел, спрыгнул с бревна. Подскочил к голубовато-серому псу и, схватив его руками за голову, приподнял с земли. Шея пса вытянулась, складки кожи полуприкрыли глаза.
- Смотри, вон, вон! Смотри! - взволнованно зашептал парень.
Но собака ничего не заметила и не двигалась. Тогда парень побежал вперед, волоча за собой Спринджера.
Наконец пес увидел. Сильным броском он высвободился из рук парня. Тело его, точно мощный сгусток энергии, рванулось вперед, пружиной сжимаясь и распрямляясь в могучих прыжках; набрав скорость, он понесся плавно и красиво, уже без напряжения.
Парень снова вскочил на бревно. Он весь вытянулся, приоткрыв рот, вытаращив глаза, судорожно сжимая кулаки.
- Вот это да! - воскликнул он, обращаясь к напарнику. - Погляди на него!
Кенгуру на склоне холма услышали лай Буфы, напавшей на след. Маленькая серая кенгуру быстро вскинула голову. Несколько долгих, напряженных секунд она стояла, глядя в долину, словно окаменев. Ее детеныш, щипавший траву неподалеку, вдруг в страхе подскочил, метнулся к матери. Она открыла передними лапами сумку, как мешок для сахара. Детеныш юркнул туда вниз, головой и, дрыгнув задними ногами, скрылся.
Каким надежным казалось ему это убежище, недоступным ни зубастым собакам, ни людям с ружьями! Его сердчишко теперь успокоилось. Он перевернулся и с детским любопытством высунул голову из
