— В отряд надо идти с оружием, а ваше где?
— Но мы же…
— Ушли из плена, — перебил Агеев. — Конечно, плен — несчастье! Но для советского воина — это позор. Как же иначе? Давала вам Родина оружие? Давала. Потеряли его? Так точно. Теперь вы сумели вырваться из-за проволоки, ну так сумейте и оружие добыть.
Парни молча виновато переглянулись.
— Показать надо сначала себя, — продолжал Дгеев. — В доверие войти, а потом будем говорить о приеме. Но, если затеете какое дело, то постарайтесь выполнить его не у нас под носом, а подальше от лагеря.
— Ясно!
Когда мы доложили в лагере о нашем знакомстве, Зубровин и Капустин, посовещавшись, решили принять новичков в отряд, если те выдержат испытание.
Дней десять новые знакомые не появлялись в нашем районе. Но вот из Талей дошли слухи, что там какие-то неизвестные напали на часового и отобрали у него оружие, а на одном из хуторов среди бела дня убит полицейский. Эти же неизвестные партизаны остановили на шоссе машину с гитлеровскими офицерами и разбили ее.
Вскоре после этих событий наши знакомцы были приняты в отряд. Теперь это были не безоружные парни, бежавшие из немецко-фашистского плена, а вооруженные винтовками и пистолетами бойцы.
Так в наш отряд прибыло пополнение. Готовя обед, повар Михаил вешал над костром третье ведро.
С каждым днем в лесу все больше и больше встречалось латышей и русских, бежавших из фашистского плена. Все они просили принять их в нашу семью.
Мы просили командование фронта включить в груз, готовящийся для нас, десяток автоматов и пулемет. Но в этом нам было отказано, — Нам напомнили, что наше дело — разведка и разведка прежде всего.
— А мы хотели гарнизон организовать в лесу, — пошутил Костя Озолс. — Наше дело — разведка. Правильно. Но если по совести сказать, товарищи, чешутся руки. Трудно сдержать себя.
В окрестностях лагеря стихийно возникали группы партизан. Мы то и дело получали сведения о боевых действиях партизан, порой в нежелательных для нас местах. Организованного странным, что и дома, на Украине, и в Ленинграде, и здесь, в Курземе, за линией фронта, было одно и то же небо, светили те же, знакомые с детства звезды.
Я любил летом спать во дворе или на сеновале, смотреть на звезды и мечтать о том, что будешь делать через пять-шесть лет.
«Кем ты будешь?» — Как-то на эту тему мы писали контрольные работы в школе.
Мой товарищ Борис Ампилов готовился расщеплять атом, — он даже повесть фантастическую написал об этом в школьный литературный журнал. Желание его было — отеплить весь север. Петр Долгодуш, Виктор Щутенко, Александр Яременко писали, что будут командирами Красной Армии. Я писал о том, что интересовало меня, и поставил над работой эпиграф: «Борьба — это счастье».
На ближнем хуторе залаяла собака.
— На месяц брешет, — пояснил Порфильев. Но вот послышался шум…
— Не наш. Это «костыль», — определяет Тарас.
Мы лежим и продолжаем тихо беседовать.
Прошел час. Месяц закрылся тучкой, и тени в лесу исчезли. Скоро облака заволокли все небо. Обычная прибалтийская погода.
— Не придет, погода нелетная, — сетовали бойцы.
И когда уже казалось, что самолет действительно не придет, далеко на севере послышался нарастающий гул. Он все ближе, ближе…
— Самолет! Наш!
Рев мощных моторов раздается над лесом.
— Зажигай, Алексей! Зажигай!
Костры вспыхивают. Самолет включил огни, делает разворот и летит прямо на нас.
— Эх, хотя бы на хвост взял! Ведь я три года России не видел! — восклицает Федор Куйбышевский, новичок.
— Хвост, хвост! За мешками смотри. Черные точки отделились от самолета и, повиснув на парашютах, приближались к земле.
— Разве не говорил я, что сбросят! — радостно шумел Кондратьев.
— Тише! — предупредил Зубровин. Вместе с группой Агеева, принимавшей груз, к нам подошел только что приземлившийся новый радист, посланный командованием фронта для отряда «Красная стрела».
Агеев, смеясь, рассказывал о подробностях приземления.
— Вижу, спускается парень, бегу помочь, а сам думаю: сейчас табачку отечественного закурю. Трофейные эрзацы надоели до тошноты. Здороваемся. Справляюсь о табаке, а парень говорит: «Не курю». Присматриваюсь, а парашютист-то девушка…
— Зина, — громко назвалась гостья. — Привет с Большой земли вам и вам — всем, — улыбнулась она окружившим ее ребятам.
— Спасибо!
— Не забывают, значит, о нас.
— Не забывают, помнят и заботятся, — сказала Зина. — Там, — она показала на доставленные с места приземления мешки, — письма вам есть.
— Вот это посылка! — воскликнул Колтунов. — Прямо с неба явилась почтальонша. Вас, Зина, мы, пожалуй, теперь не отдадим «Красной стреле».
Зина взглянула на Колтунова, улыбнулась, но ничего не ответила.
Просматриваем содержание «посылки».
Новенькие автоматы, пачки патронов, мины, гранаты, табак, бинты, теплые куртки, брюки; сапоги. Все наше, советское…
В одной из «посылок» оказались радиобатареи, мешочки с сахаром, консервы…
— Письма, письма давайте!
— Вот они, — Агеев поднял плотно перевязанную пачку писем.
— Мне есть?
— А мне?
— Разбирайте скорее!
Я получил несколько штук. Письма от матери, от брата.
Сажусь ближе к костру. Разорвав конверт,
Брат Евгений пишет, что он вместе с Борисом варит сахар для фронта. Работают они у одного аппарата, оба стахановцы. Пишет, что их (Конгессовский завод получил переходящее знамя Государственного Комитета Обороны. В конце другого письма стихи:
