возле печи и сдержанно улыбалась.
— Познакомьтесь, господин, начальник, Иван Лосев, мой муж.
Перелетный растерялся. Он всегда считал себя человеком, который может ориентироваться в любой обстановке, но сейчас как остолбенел. Что угодно он ожидал, но только не однорукого, который еще и муж Нади. Уже не первый раз попадает он в тупик, ошибаясь в людях. Дурачит она его, что ли? Может быть, привела однорукого, чтобы отшить его, Перелетного? Или есть тут еще иной умысел?..
— Вы сказали, я вот и привела Ваню к себе в хату, — тихим, покорным голосом сказала Надя, вроде бы Перелетный действительно приказал ей выйти замуж.
От этих слов Вадима передернуло. А Надя продолжала ровным, рассудительным голосом:
— Здоровых мужчин нет. Они же все воюют… Зато хлопот теперь у меня не будет.
«А ты, красавица, артистка! Ловко все закручиваешь!» — подумал Перелетный.
— Из окруженцев? — наконец спросил он грозным голосом.
— Да. Из 173-го артполка. Я служил кашеваром. Бомбили нас, и вот руку… — ответил Оленев.
— Где же это произошло? — Перелетный пронзил взглядом Оленева, смерив его с головы до ног.
— Под Васильковом.
— Давно уже. Рана не кровоточит?
У Оленева все внутри сжалось. Вдруг полицай заставит снять пиджак и рубашку и осмотрит руку? Если б ему оторвало руку под Васильковом, то она б уже не кровоточила. Но она еще кровоточит.
— Не совсем зажила. Неделями не мог сделать перевязки. Все время в пути ведь.
— Не к нам на регистрацию, а в лес тебя потянуло, — пытливо заметил Перелетный.
— Вот именно. Видел я, что немцы делают с пленными.
— Откуда родом?
— Из Сибири.
— Потомок Ермака! — усмехнулся Перелетный.
— Какого Ермака?
— Покорителя Сибири.
— Нет. Родители в тридцатом году были высланы из Тамбовщины… — соврал Оленев, прикидываясь простачком.
— Как кулака сослали папашу?
— Откуда мне знать, кулак или нет? В первый класс только ходил тогда.
— А сколько всего закончил?
Оленев показал пятерню и загнул большой палец:
— Неполных пять классов. На большее терпения не хватило.
— Документы?
— Да остались в медсанбате. Бомбили нас, ну и разбежались все кто куда. Государства в войну исчезают, а документы… — вздохнул Оленев.
— Пять классов не закончил, а говоришь как профессор: «Государства исчезают…» Не брешешь, что пять закончил? Глаза у тебя вроде тоже неглупые.
— Вот именно. Давно не пил, поэтому и глаза неглупые, — ответил Иван и с ненавистью подумал: «Какой прокурор нашелся! Все видит, все знает. И смотрит, как коршун на цыпленка… Почему я должен быть дурнее тебя?..»
— Выпьем в другой раз! — сказал Перелетный, со злостью вспомнив ужин с Рябчиковым и Мукаговым. — Твоя фамилия, окруженец?
— Лосев.
— А ну подай-ка альбом! — обернулся внезапно Перелетный к Наде.
Надя принесла ему альбом. Перелетный вслух прочитал надпись на фотографии Андрея:
— «На добрую память от Ивана Оленева». Гм! Лесные красавцы. Олень и лось! — Можно подумать, что ты, Калина, женщина легкого поведения. Один присылает тебе карточку, другой ее подписывает, а замуж выходишь за третьего.
— Разве я виновата! Это мой двоюродный брат Терентий подшутил! — сказала Надя.
— О! Еще и четвертый! Двоюродный брат, кузен, как говорят французы! — удивился Перелетный.
Он посмотрел маслянистыми глазами на Надю и неторопливо вышел из хаты. Через минуту затарахтел мотоцикл.
— Ты побледнел, Ваня, — забеспокоилась Надя. — Рука болит?
— Честно говоря, испугался, Надюша. В каком бы положении мы оказались, если бы Колотуха не подменил фото? Да Перелетный с немцами вытянули бы из меня все жилы! Нашли бы газеты с Указом о награждении меня орденом, и тогда конец! — Внезапно он засмеялся: — А как я ругал старшину за его выходку! Переживал, когда с Андреем впервые пришли к тебе. И как все это неожиданно повернулось!
— Может, все обойдется, — вздохнула Надя.
— Слушайте меня, дети! — вмешалась мать. — Очи этого человека завистливые и жестокие. Берегитесь!
10
Ротами, взводами, отделениями, просто группами и поодиночке красноармейцы и командиры выходили из окружения. Четыре пограничника заставы капитана Тулина — Андрей Стоколос, Максим Колотуха, Шмель Мукагов и Василий Рябчиков — соединили свои судьбы с бойцами майора Сильченко. Теперь он командовал уже не полком и не двумя батальонами, а только ротой. Концентрация немецких войск, чем ближе к фронту, тем больше увеличивалась, и это заставило полк рассредоточиться.
Поздно вечером рота майора Сильченко остановилась на привал. За начальника штаба был лейтенант Рябчиков. В обстановке, когда можно было ждать врага со всех четырех сторон, он организовал хорошую разведку и боевые группы охранения.
— Теперь и нам можно подремать! — сказал Рябчиков майору.
— Какая гарантия, что охрана не заснет? Люди почти неделю без сна. Валятся на землю, как снопы, — встревоженно сказал Сильченко.
— Чтоб не заснуть, давайте вместе походим, — предложил Рябчиков.
— Хорошо.
Стоколос, Мукагов, Колотуха слышали разговор и остались довольны, что ни Рябчиков, ни Сильченко их не вспомнили. В таких случаях всегда ищут энтузиастов. Да какой там энтузиазм, когда неимоверно хочется спать? Хотя бы часик! Спать. Спать…
Сквозь сон Андрей услышал разговор между Сильченко, вернувшимся с проверки дозоров, и каким-то человеком.
— И далеко вы оторвались, старший лейтенант? — с ударением на слове «оторвались» спросил майор.
— Как сказать! Сейчас все делятся на группы. Так что виноватым себя не считаю. Встретил чекистов. Они в гражданском. Тоже шли группами.
— Я не обвиняю вас. Просто вспомнил вашу фразу: «Оторвемся…»
«Это же Пужай… — подумал Стоколос. — Значит, снова пришлось с ним встретиться…»
— Что это за чекисты? — спросил Сильченко.
— А кто их знает! С ними был и лейтенант Заруба из нашего полка, — ответил с удивлением Пужай.
«Петро Заруба! — вдруг вспомнил Стоколос. — Я же с ним корректировал артогонь под Киевом. Тогда еще про него рассказывал майор Сильченко. Курсанты Зарубы расколошматили танковую колонну противника. Еще сказал майор, что полковник Шаблий пошел с группой бойцов в село Вовчки…» Андрей мгновенно поднялся на ноги и подскочил к Пужаю.
