должен был сказать, что князь Ангарский с людишками своими и со всеми подручными ему людьми обязан находиться под государевою рукою царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси в холопстве. Потому как государь страшен и велик и многим государствам сам государь и обладатель и от его государского ратного бою никто не мог стоять. Но неким чувством он понял, что, сказавши так, быть ему осмеянным да выгнанным с Ангары.
— Что «да», Василий Михайлович? — улыбнулся князь Ангарский.
— Разговор учинить да дружбу завесть, — учтиво улыбнулся в ответ воевода.
— Хорошее это дело — дружба. Да, братцы? — Князь Соколов оглядел своих воинов. — Но все разговоры будут завтра, а сейчас, Василий Михайлович, прошу вас в баньку — попаритесь да покушаете. А назавтра, как выспитесь хорошенько, буду ждать на разговор.
Сказав это и обменявшись рукопожатиями, князь развернулся и пошёл за ворота. Вскоре за ними скрылся и воевода да сотник его, взявший вещи с бота.
— Глянь-ко, лепота какая! — В бане Осип показал воеводе кусок зелёного мыла, на котором красовались рифлёные буквицы, складывающиеся в слово «Ангара».
— Воин, а девки? — удивлённо спросил Осип у солдата, принёсшего им шайки, мыло, полотенца, мочала да веники.
— Какие ещё девки? — удивился в свою очередь солдат.
— Растиралыцицы, вестимо!
— Нет, растиралыциц у нас нету, — отрезал он и вышел.
— И хмельного ничего не выставили, — почесал голову Осип.
— Будет тебе, а нахлестаю я тебе сам так, что никаких девок не захочешь! — рыкнул воевода.
Глава 3
Переговорить с енисейским воеводой Соколов решил в клубе — недавно построенном здании с большим залом и рядами длинных скамей. Здесь одинаково было удобно проводить собрания поселенцев и ставить спектакли, детские праздники и прочие мероприятия, так необходимые для нормальной жизни, радости общения.
Стол, покрытый красной материей, стоял на сцене, на нём, помимо бумаг, находилось несколько стеклянных тарелочек с орехами и ягодами, а также небольшие кувшинчики с морсом. Посуда, на взгляд современного человека, была довольно груба и даже корява, но жителям семнадцатого века она очень даже понравилась. Соколов, планируя провести встречу в клубе, преследовал логичную мысль — удивить Беклемишева. Он знал, что его поразили стёкла, тем более в таком количестве и даже в обычных домах, чего ещё не было на Руси. В клубе же, где было необходимо хорошее освещение, в оконных рамах стояли стёкла в человеческий рост, правда составленные из четырёх отдельных фрагментов.
В ожидании енисейского воеводы шёл разговор о фиктивной родословной названного князя Ангарского.
— А если, допустим, не воевода, а в Москве что-нибудь разведают? — нахмурился Вячеслав.
Соколов не был уверен в том, что его княжеские регалии могут быть законным образом подтверждены.
— Вряд ли, а собственно, не важно, просто нам нужно будет держаться этой линии. Князь — и точка. А наше признание будет зависеть вовсе не от доказательств вашего родства с Рюриковичами, а от политической или экономической заинтересованности Москвы, то есть от её возможной выгоды от сотрудничества с нами, — убеждающе говорил Кабаржицкий.
— Ты уверен, Володя? — спросил его профессор Радек.
— Конечно! Практически все царствовавшие дома Европы имели такие родословные, что выводили свои фамилии чуть ли не от Адама с Евой, — доказывал Владимир.
— Хорошо, я тебя понял, — кивнул Соколов и потянулся за отчётами своих людей — учителей, агротехников, разведки и прочих, чтобы ещё раз пробежаться по ним глазами и окончательно усвоить эту информацию.
— Кстати, Вячеслав Андреевич, даже Ивана Грозного и Петра Великого не сразу в Европе признали. Так что вам поводов для волнения уж точно нет, — добавил Кабаржицкий.
— Ага, наш главный довод в чистоте крови Рюрика — это пушки и порох, — развалясь в кресле, сказал Саляев, поигрывая деревянной свирелькой, что ему подарил один из крестьянских детей в Усолье.
— Значит, чем больше пушек, тем больше я Рюрикович, — подытожил Соколов, рассмеявшись. — Ладно, парни, я по бумагам пробегусь ещё раз.
Через несколько минут дверь отворилась и в зал, оглядевшись, вошёл Матусевич. Заметив сидевшего за столом Вячеслава, он махнул ему рукой и, дождавшись ответного кивка, направился к нему.
— Вячеслав Андреевич, вы дозволите мне присутствовать на ваших переговорах?
— Да, Игорь. Заодно посмотрите намётанным глазом, что представляет собой енисейский воевода.
— Хорошо. — Матусевич нагнулся к Соколову, чтобы сказать кое-что ему лично: — Вячеслав, насколько я, да и вы тоже поняли, мы с вами попали сюда из разных миров. — Соколов поморщился: ещё не ясно же ничего, мол. — Я тоже не совсем понимаю наше положение, но есть факт того, что наши с вами миры — разные, но Родина — одна. Не знаю, как это назвать, может быть, прав ваш новоиспечённый майор Саляев, может, это параллельные миры, может, этот коридор пробил брешь между несколькими мирами. Это лишь предположения! Это сейчас мне неинтересно! — повысил голос Матусевич.
— А что вам интересно? — удивился Соколов.
— У вас менялось летосчисление? Я имею в виду то место, откуда вы сюда попали. — Матусевич внимательно посмотрел на князя.
— Ну да, менялось. После революции был принят григорианский календарь, там что-то около двух недель вперёд время передвинули.
— Нет, это не то, — озадаченно покусал губы майор. — Вы в каком году попали сюда?
— В 2008 году, — ответил Соколов и, немного подумав, добавил: — От Рождества Христова.
— Вот! — удовлетворенно воскликнул Матусевич.
Оказалось, исторической науке государства русов известно об Ангарском княжестве из нескольких разрозненных источников: московских и сибирских летописей — ханьских, маньчжурских, халхских и корейских. Возникновению его у берегов великого Байкала и его дочери — Ангары история обязана легендарному князю Соколу, как считается по одной из последних версий, потомку луцкого князя Святослава, которого, беспомощного после ранения, полученного в ходе битвы на Калке, византийцы вывезли в свою империю. Единственное, что не вписывалось в официальную историю, так это запись в енисейских летописях о том, что Ангарское княжение началось в 2008 году. К сожалению, собственных летописей же от Ангарска не осталось.
— Как и самого княжества, — добавил Матусевич.
— Почему? А что с ним стало? — спросил на автопилоте Соколов, в голове которого вихрем проносилось: «Луцк… князь Сокол… Византийцы. Что за бред?!»
— Насколько я помню, как говорили в одном документальном фильме, после смерти Сокола правили несколько его потомков. Потом, с пресечением его рода, началась грызня за власть, а последний князь пошёл на объединение с Русью Великой.
— А как звали этого последнего князя? — тихо спросил Соколов.
— Этого я не помню. Насколько я понял, Вячеслав, то князь Сокол — это вы. И это уже ни хрена не легенда, так что смотрите, действуйте, — негромкой скороговоркой досказал Игорь, когда вбежавший в зал морпех выкрикнул:
— Енисейцы идут сюда!
— Приглашай их минут через десять! — ответил ему Соколов.
