— Пётр Лексеич! Вызывает Петренко! — Из чердачного лаза высунулась вихрастая голова Онфимки.
— Ну вот, товарищ приказный голова. Пойдём общаться с Ангарией. — Карпинский сделал приглашающий жест.
Поднявшись на мансарду, Беклемишев сразу уставился на стоящую на столе рацию.
«Ага, всё-таки большой чиновник заволновался! На стуле заёрзал, родной. Поглядывает на радиостанцию с опаской и блеском в глазах — интересно ему!»
— «Енисей»! «Крепость» на связи! — чуть хрипло заговорил вдруг динамик.
Беклемишев аж подпрыгнул на стульчике. Хотел было и перекреститься, да, увидев насмешливый взгляд Онфимки, сжал губы и продолжал смотреть на динамик.
— Кто это? — прошептал он.
— Это Ярослав Петренко, владиангарский воевода, — ответил ангарец. — Помнишь его?
Василий Михайлович кивнул.
— «Крепость», «Енисей» на связи. Беклемишев со мной, — ответил Карпинский Ярославу.
— Понял тебя, Пётр. Соколов на связи, — отвечал уже Вячеслав Андреевич.
А посол уже надевал Беклемишеву наушники и показывал, что говорить надо прямо в эту штуку, что торчит перед губами.
— Доброй ночи, Василий Михайлович! Как здоровье твоё, дружище?
Беклемишев замялся. Пётр зажал клавишу и предложил ему говорить.
— Князь Сокол? Вячеслав Андреевич? — Похоже, Беклемишев всё никак не мог взять в толк, что он разговаривает не с железной коробкой, а с человеком, но посредством этого железа.
— Да-да, Василий, это я, — засмеялся Соколов.
— Ты в крепости сиживаешь сейчас? — продолжал удивляться приказный голова.
Вячеслав, похоже, решил сразу перейти к делу, ведь Беклемишев может ещё долго изумляться, сидя в наушниках перед радиостанцией.
— Василий Михайлович, ты с Петром обсудил путь для караванов? Согласен ли ты?
— Да, обсудил, — хрипло проговорил он, — я согласный. Токмо государь оное приговорить должон, иначе никак.
— Это понятно, главное, ты согласен. Дашь ли людишек на торение пути? Оплатим!
Карпинский с умилением смотрел на эту картину — люди, разделённые ранее тяжестью веков, волею неведомого оказавшиеся вместе, теперь увлечённо переговаривались по рации. «А Василий Михайлович — умница, уже и наловчился клавишей на приём и передачу пользоваться. Ишь, его даже распарило».
Беседа их длилась около получаса, Пётр уже и за морсом в ледник Онфима послал. Впечатлений у Беклемишева осталось после сеанса связи выше крыши, он с послом Ангарии делился ими ещё с час. Но главные вопросы решили — и слава богу! Ангарский путь согласован. Из Владиангарска «Гром» выходит с посольством, позже присоединяясь к уходящему с обозом и казною Беклемишеву. И самое главное для Карпинского — он в составе посольства! А в Енисейск направляется новый посол. Ленку же увозят в Ангарск, под присмотр медиков. Чёрт! Только сейчас он понял, что случилось. Это же сколько времени уйдёт на дорогу до Москвы и обратно? Эдак вернётся посол, а дитятко его уже лопотать начнёт? Но, с другой стороны, когда ещё придётся увидеть столицу? Ведь Пётр видел её только по телевизору. Она будет не той Москвой, совсем не той, и, честно говоря, интересней увидеть её такую, какая она сейчас.
Для амурских ангарцев эта зима и весна не прошли впустую. Сазонов и Матусевич значительно укрепили влияние Ангарского княжества в регионе, проводя рейды и устанавливая ангарское подданство для всех посёлков, что были в пределах доступности. Сазонов начал строительство острога и на южном берегу Амура, переселяя туда приходивших в крепость амурцев-хлебопашцев. Албазинское воеводство значительно расширяло свои пределы. На восточной окраине Албазинского воеводства Игорь с бойцами оставался зимовать в Усть-Зейске, утверждая там ангарскую власть. За зиму он подчинил несколько находившихся в округе поселений, приведя тех к вассальной клятве даурскому князю Ивану и Ангарскому княжеству. Маньчжуры более не встречались, к сильному разочарованию майора. Ципинь, пленный чиновник, вёл себя смирно, с полной покорностью угодничеством. Бежать он не только не пытался, но и не желал всей своей жалкой душонкой. Если бы он выбрался за пределы посёлка да оказался без грозных лоча рядом — быть ему куском окровавленного мяса. Несколько раз он уже бывал жестоко бит роднёй девушек, обесчещенных им за время недолгого хозяйствования маньчжуров в посёлке. Если бы подвывающий Ципинь не прятался за хохочущих бородатых лоча, как он выговаривал самоназвание русских, пришлось бы ему худо. Амурцы постоянно посматривали, не отстал ли маньчжур от своих защитников, чтобы отвесить ему лишний пинок. Спецназовцы же, подмяв под себя округу и выбрав нового старосту посёлка из числа охотников, по весне заставили амурцев из нескольких поселений начинать подготовку к строительству острога и причала на Амуре. Была установлена и норма ясака — половинная от маньчжурского варианта.
В Албазине же спускали на воду два судна с небольшой осадкой, построенных поморами по проекту Фёдора Сартинова, капитана БДК «Оленегорский горняк», который остался без начальника у Новой Земли. Тяжело переживавший собственную глупость, как он считал своё желание прогуляться в новом мире, Фёдор Андреевич на долгое время замкнулся в себе и лишь с появившейся возможностью выйти на океанские просторы нашёл в себе силы заняться любимым делом. Сартинов и его офицеры приняли самое деятельное участие и в строительстве судов, а не только в их проектировании. Завершив монтаж паровых машин на корабли, занялись и их вооружением. Каждое судно получило по две отличные пушки новейшей ангарской разработки, сработанные из стодвадцатисемимиллиметровых буровых труб с последующей установкой на него литого удлинённого казённика методом скрепления — кольцом и соединительной муфтой на горячую посадку. Орудия выдавали впечатляющие для того времени характеристики — при калибре в сто девять миллиметров они были способны посылать осколочные и примитивные шрапнельные снаряды весом в двенадцать килограммов на дистанцию до трёх километров. Одно орудие занимало место на носу судна, перед рубкой, второе — на корме. Установлены они были на поворотных тумбах, вращающихся на триста шестьдесят градусов. Капитан Фёдор Сартинов после спуска судов на воду немедля присвоил обоим названия — «Даур» и «Солон». Недолго думая, он решил считать эти корабли канонерскими лодками. Ходовые испытания обе канонерки прошли успешно и в середине мая, приняв на борт людей, боеприпасы и прочее, взяли курс на устье Зеи. Пугая периодическими громкими гудками и стелющимся чёрным дымом плавающих по Амуру местных рыбаков и жителей прибрежных поселений, канонерки за двое суток добрались до Усть-Зейска. Там приняли на борт людей Матусевича и оставили старшим в посёлке Петра Бекетова с дюжиной казаков и четырьмя десятками вооружённых винтовками тунгусов под командой Александра — сына одного из вождей ангарских тунгусов. Их задачей стало дальнейшее строительство острога.
До Сунгари шли двое с половиной суток. Ниже по течению попадалось всё больше обжитых человеком пространств, больше поселений и даже небольших городков, обнесённых частоколом или земляной стеной. Эта территория контролировалась маньчжурскими вассалами — князьями Гуйгударом, Балтачей и его военачальником князцом Толгой. Скоро они узнают о пароходах и, вполне возможно, увяжут появление на Амуре самоходных, без гребцов и парусов, изрыгающих чёрный дым и оглушительно свистящих судов с отпадением нижней Зеи от их владений. Сазонов, расспросив Ципиня, понял из его сбивчивой речи, что маньчжуры приходят на Амур, спускаясь по Сунгари. А если её запереть, то у них останется лишь Уссури — не слишком удобный для них маршрут, но и его сбрасывать со счетов нельзя. В бассейне Сунгари на реке Хурха у маньчжуров был северный форпост их государства Цин. В Нингуте десять лет назад была выстроена каменная крепость, а командовал тамошним гарнизоном мэйрэн-джангин Убахай. А гарнизон тот насчитывал год от года разное количество воинов, в крепости могло быть и три сотни, и семь сотен человек.
— Причём не лучшего качества там солдаты, — уточнил Матусевич. — Все хорошие воины у китайской границы.
По словам Ципиня, хан Абахай в случае необходимости мог прислать в Нингуту несколько тысяч
