Потом они же просились уже обратно, но таких людей принципиально не брали.
В Сибирской Руси идея казачества, по давнему предложению Ярослава Петренко, начальника пограничного с Енисейским краем воеводства, была совсем иной, нежели на Руси. Казаком становился каждый житель ангарского поселения, прошедший военную подготовку, хорошо владеющий оружием и не замеченный прежде в регулярных дурных проступках. Культивировался принцип нового человека, ангарца — хозяина этой земли. Вооруженный не только оружием, но и знаниями, он крепче стоял на ногах и смелее смотрел вокруг.
— Наше будущее в руках таких людей, — часто говаривал Соколов. — Если таковых воспитаем хотя бы половину, мы не сгинем. Наше дело не растворится среди невежества.
В Урге под началом майора Лаврика находилось три сотни бойцов: и совсем молодых, и уже пожилых. Те, чьи семьи жили в Сибири не первый десяток лет, а также недавно прибывшие из Тобольска или Тюмени казачки, пожелавшие легкой жизни у князя Сокола. Каждый из двух эскадронов имел сотню всадников, вооруженных весьма прилично — карабин, револьвер и сабля. Имелась у бойца и кираса с каской. Но самое основное, что вбивалось в головы воинов, — это первостепенность боя на дистанции, огневого боя. По сути, эскадроны Забайкальского казачьего войска являлись драгунскими, а роль казаков взяли на себя отряды бурятских тайшей, союзных ангарцам. Такое положение сложилось само собой, и оно удовлетворяло всех.
Еще полсотни человек молодых ангарцев служили в пулеметных и осветительных командах — по три пулемета и три прожектора на каждый эскадрон. Каждый из этих аппаратов размещался в повозке, являя собой мобильные огневые и осветительные точки. В условиях бесснежной халхасской степи тачанка представлялась наилучшим средством противодействия вероятному противнику — джунгарским, маньчжурским конниками и их халхасским союзникам. Ну а аналог придуманного Кулибиным прожектора — светильник и зеркальные пластины-отражатели, — который в восемнадцатом веке использовали даже на маяках, мощным светом своих лучей далеко разгонял темноту ночи. Не спрячешься.
Оставшаяся полусотня — ездовые, повара, кузнецы и прочие — при необходимости становилась в строй наравне со всеми.
На следующий день Илья Лаврик провел продолжительное совещание со своими офицерами и командирами бурято-халхасских конных отрядов, которые получили четкие приказы, определяющие задачи каждого в случае боестолкновения с джунгарами. По полученным от плененного пограничниками ойрата Орлуса сведениям, войско степняков насчитывало более пяти тысяч всадников, в числе которых было около двух с половиной сотен аркебузиров. Еще ранним утром радировав в Селенгинск о выдвижении джунгарских отрядов к Урге, Лаврик получил указание Бекетова действовать по обстоятельствам, но для начала попробовать договориться с вождем кочевников через пленника. Орлус, в одежде казавшийся толстяком, сняв овчинный тулуп, оказался тщедушным юношей. Спесь он потерял еще при первых выстрелах «песца», поэтому сейчас в своих словах и движениях джунгар был очень осторожен.
Пленник уже долгое время находился в доме начальника гарнизона Урги. Там он окончательно понял, что убивать и даже пытать его никто не собирается. Наоборот, он поел и отогрелся, а потом большеносые чужаки отвели его в большой деревянный дом, где стали задавать вопросы: кто ведет войско, по чьему приказу, сколько воинов идет к Урге и так далее. Пленник отвечал, говоря правду. Ведь Орлус видел, что у врагов мало воинов, даже с рабами-халхасцами едва ли их будет более тысячи. Да еще монахи… Куда им тягаться с Дуургэчи?! Тем более у нойона тоже есть стрелки с кашгарскими фитильными ружьями. Ойрат хмыкнул.
Старший среди чужаков немедленно оглянулся на него, и степняк машинально втянул голову в плечи.
— Значит, так, Орлус. — Перестав прохаживаться вдоль оконцев, майор Лаврик сел на крепко сколоченную лавку перед пленником, стоявшим посреди комнаты. — Как только подойдет войско нойона Дуургэчи, я отправлю тебя к нему с нашими предложениями о разграничении границ влияния в северной Халхе.
— Он не будет слушать меня, — невозмутимо ответил ойрат, после того как ему перевели слова ангарца.
— Если он не захочет слушать слова, он услышит металл. — С деланым сожалением на лице майор развел руки в стороны. — Но мы хотели бы заключить мир.
Войско джунгар появилось вблизи Урги на третий день — становища степняков, по докладам казачьих разъездов, полукругом охватывали городок с запада, краем своим упираясь в одну из проток Туула. Утром следующего дня в лагере джунгар не было заметно какого-либо движения, что отметил для себя Лаврик, наблюдая за обширной равниной, на которой стояло множество юрт, паслись, щипая редкую мерзлую траву, лошади. Этим утром небо прояснилось и вышло солнышко, спал ветер, а потому стало не так холодно. Казалось, что джунгары сегодня не собираются атаковать городок. Илья Иванович приказал Орлусу собираться. Те несколько дней, что ойрат находился среди ангарцев, его готовили к разговору с нойоном. Джунгарского военачальника следовало склонить к переговорам, это настойчиво рекомендовал Соколов. В очень скором будущем джунгары столкнутся с империей Цин, а потому взаимодействие с джунгарским властителем, Эрдени-Батуром, было необходимо.
Джунгары, однако, послали своих гонцов первыми. И то, с чем они прибыли, повергло Лаврика и всех его товарищей в смятение. Группа всадников, приближавшихся со стороны джунгарского становища, остановилась в степи, не доезжая до выехавших им навстречу казаков и представителя буддийского первосвященника около сотни метров. Бросив наземь тяжелые мешки, что были перекинуты через спины коней, они тут же повернули назад, нахлестывая животных. Почуяв нечто нехорошее, казаки бросились вперед. Вместо мешков они нашли тела троих едва живых ангарцев, закутанных в грубую ткань. То были пограничники, оставшиеся в Черных скалах: лейтенант Свитов, бурят Батлай да один из казаков. На них не было живого места — лица опухли от побоев, кровоподтеки по всему телу. Сибирцы быстро доставили своих товарищей в крепость, где ими сразу же занялись медики.
Майор Лаврик, чье лицо было темнее тучи, был рядом с ранеными. Свитов, с трудом шевеля разбитыми губами, еле слышно доложил Илье Ивановичу о том, как произошло нападение джунгар. Кроме них троих, более никто не выжил. Враг умело использовал стрелков из аркебуз и лучников и сумел разгромить маленький отряд ангарцев.
— Один из халхасцев ночью ушел к врагу, забрав лошадей… — говорил Даниил, часто замолкая, не в силах продолжать доклад. — Убил своего товарища и ушел. А потом пришли они…
Лаврик еще долго смотрел в обезображенные лица своих бойцов, а потом резко встал и направился в казарму.
Орлус в этот день на переговоры не поехал.
День для ангарцев прошел в подготовке к отражению возможной атаки, но уже вечером, видя, что джунгарское становище так и осталось недвижимым, майор Лаврик приказал устанавливать пулеметы и прожектора на повозки. Теперь это были настоящие тачанки — рессорные повозки, запряженные тройкой лошадей, которые были научены выполнять специальные маневры и не боялись выстрелов. Джунгарский лагерь располагался чуть более чем в двух километрах от Урги, а разъезды постоянно находились неподалеку от казаков, но на рожон они не лезли.
После обеда небольшая часть монахов, проследовавшая в крепость за Дзанабадзаром, молча и невозмутимо провожала взглядами повозки, выезжавшие одна за другой из ворот. Они смотрели им вслед, то и дело останавливаясь на несколько мгновений, прикрывая от мороза лицо длинными рукавами стеганых халатов.
Чтобы компенсировать небольшое количество бойцов, Лаврик решился на ночную атаку. Фактор внезапности, превосходство автоматического огня и шок от яркого света посреди ночи — на это надеялся майор, планируя бой. Иначе джунгары сожгут буддийский городок и, понеся первые потери от укрывшегося в крепости гарнизона, непременно ретируются и пройдут огнем и мечом по становищам союзных халхасцев. А это ангарцам было совершенно ни к чему, ибо так и авторитет их непременно упадет, и следующие воинства джунгар по весне жди. К гадалке не ходи…
Поэтому сейчас нужен решительный удар, жестокий и оглушающий.
— И за ребят отомстить… — еле слышно проговорил Илья Иванович и крикнул: — Комэскам доложить о готовности!
