Хамзат замолчал, в задумчивости пережевывая лепешку.
— Жизнь меня заставляет в это поверить, — устало сказал он и опять замолчал, словно чего-то недоговаривая.
Гаврилов посмотрел на него в упор:
— Хамзат, я же знаю, что ты не тот человек, которого можно заставить. Жизнь заставляет, а сам-то ты что думаешь?
— Ты хочешь, чтобы я думал по-другому? Чтобы у меня вдруг стали другие представления о жизни? Но в моих жилах течет кровь моего народа, который думал так веками. Как я могу думать по-другому? Сам-то ты как думаешь? Во что ты веришь?
— Я, Хамзат, верю в хорошие человеческие отношения, верю в дружбу.
— Ну, ты прямо как истинный горец заговорил. Тогда не будем больше рассуждать, чьи законы самые справедливые. Просто поверь мне, что ради нашей с тобой дружбы я сделаю все, чтобы ты вернулся домой.
— И все же, почему ты стал боевиком?
— Так получилось, Толик. Я ведь учитель истории, а когда в мой дом угодила бомба, для меня началась другая история. Теперь все русские мне кровники.
— Выходит, и я твой кровник?
— Слава Аллаху, ты не пришел сюда воевать, а то бы тоже стал моим кровником. Ладно, хватит на сегодня философии, надо подумать, как тебя освободить. Как ты считаешь, ваша фирма даст за вас выкуп?
— В этом я сильно сомневаюсь.
— Дело в том, Толик, что так просто мне тебя не отдадут. Вас, пока везли из Грозного, уже два раза перекупили. Деньги затрачены, и никто их терять не хочет. Они вроде идут мне навстречу, согласились тебя отдать, если я возмещу семье убыток в пятьдесят тысяч долларов. У меня с собой этих денег нет. Завтра я пойду к себе, через три дня принесу деньги и заберу тебя отсюда.
— А мои товарищи?
— Ну, я не Березовский, чтобы всех выкупать.
— Без ребят я не пойду, — покачал головой Гаврилов.
— Да ты не строй из себя героя, так я тебе ничем не смогу помочь.
На следующий день с утра Хамзат все же ушел к себе за деньгами, а Гаврилов оставался в его комнате. За ним приглядывали двое парней Хамзата.
На второй день Гаврилова позвали в нижний дом. Чеченцы встретили его приветливо и сказали, что переговоры с фирмой принесли уже кое-какие результаты и скоро он сможет оказаться на свободе, а сейчас с ним будет говорить его шеф. Гаврилов разволновался, услышав в трубке голос управляющего:
— Михаил Самуилович, как я рад, что вы позвонили! Простите, что я сомневался в вашей помощи.
— В нас, Анатолий Сергеевич, никогда не надо сомневаться, мы ценных специалистов в беде не оставим. А теперь слушайте меня и не перебивайте. Переговоры о вашем освобождении оказались трудными и очень затратными. Но теперь, когда у нас срочный крупный заказ в Ираке на установку оборудования для нефтеперерабатывающего завода, нам срочно нужен специалист вашего профиля. Так что считайте, вам повезло. Возвращайтесь быстрее. Я уверен, что своей работой вы покроете расходы фирмы. Патриеву и Ковалю скажите... — наступила пауза, — а вообще-то лучше ничего не говорите.
— Так я не понял вас, Михаил Самуилович: вы только меня одного вызволяете? А как же ребята?
— Не берите в голову ничего лишнего и радуйтесь, что удалось так дешево отделаться.
— Что же, по-вашему, Коваль с Патриевым лишние? Нет, так дело не пойдет, Михаил Самуилович, если я вам нужен, то выкупайте меня вместе с ребятами.
— Да вы что, ненормальный человек? Вас спасают, а вы вместо благодарности еще и начинаете торговаться. Запомните, Анатолий Сергеевич, хорошенько: незаменимых людей нет.
