размере 35–36 руб., а не 26,5, как в настоящее время).
Вступать в ВТО нужно. Это очень важно, и не столько с точки зрения материальных преимуществ, сколько ради скорейшей и менее болезненной интеграции в глобальную экономику.
— Во многих отраслях наши менеджеры не готовы к конкуренции с западными фирмами. Пищевая промышленность — единственная крупная отрасль, которая более или менее выдерживает конкуренцию. Она не сокращает объемов производства под влиянием конкуренции, как легкая промышленность, не стагнирует, как многие отрасли машиностроения и химии, а растет. Пищевики обновили фонды, консолидировали капитал. А ведь им бороться с импортом труднее всего, т. к. импорт продовольствия субсидируется и особо поддерживается правительством соответствующих стран.
А.Г. Аганбегян — Против идеологии расточительства
— Углеводородное сырье — это нефть и газ, причем газ может быть попутным нефтяным газом, который содержит наиболее ценные углеводороды, и природным газом. Последний, в свою очередь, тоже может иметь разный состав. Есть газ, добываемый с больших глубин, например, на севере Западной Сибири валанжинский газ добывают с глубины 2800 м. Он содержит довольно много этана, пропана, в то время как сеноманский газ, который добывается из верхних слоев, почти на 98 % состоит из метана.
Но самое ценное сырье — нефть. Наша страна располагает значительными запасами нефти, но они не так велики, как принято считать. Мы не входим в пятерку ведущих стран мира по запасам нефти. Зато по добыче занимаем первое место, опережая время от времени даже Саудовскую Аравию, не говоря уже об Иране, Ираке и Венесуэле, имеющих более крупные запасы.
Здесь я хотел бы пояснить, что понимается под запасами. Это разведанные запасы, т. е. те запасы, которые доказаны притоком нефти, а не прогнозные запасы. У нас еще со времен СССР очень любили прогнозные запасы. Если учесть, что страна занимала шестую часть суши и имела крупнейшие нефтегазовые провинции — Урало-Волжская, Западносибирская, Восточносибирская, Прикаспийская, а также в Республике Коми, в Архангельской области, в Баренцевом море и Охотском море — складывалось впечатление, что у нас запасы очень велики. На деле запасы нефти у нас ограниченны, и мы их используем интенсивнее, чем другие нефтедобывающие страны: на единицу разведанных запасов мы добываем в 3–5 раз больше нефти. Это значит, что сегодня мы съедаем свое будущее. В России — астрономические размеры отбора нефти — около 480 млн т. При этом ежегодный прирост разведанных запасов очень близок к тому, что мы сейчас извлекаем из недр, и у нас нет сколько-нибудь существенного задела. Самое плохое заключается не только в том, что у нас разведанных запасов нефти осталось немного, и в том, что многие месторождения находятся в стадии падающей добычи и сильно обводнены, но и в том, что из-за излишне интенсивной добычи нефти в последние годы в России наблюдается крайне низкое извлечение нефти (почти 30 % от запасов месторождений) и непомерно много нефти остается в недрах.
— Так нельзя считать, потому что каждый год идет прирост запасов. На территории, где мы добываем нефть, новых крупных месторождений, по-видимому, нет. Все уже давно разведано, подавляющая часть месторождений разрабатывается, поэтому чуда здесь ждать не приходится. Освоение идет, как правило, таким образом: вначале в самых благоприятных экономических и горно-геологических условиях осваиваются наиболее эффективные месторождения с большими дебитами. Дебит — это суточный приток нефти. По мере выработки этих хороших месторождений переходят к освоению более сложных и малодебитных месторождений. Чем дальше на север, тем нефть дороже. Кроме того, затраты на ее добычу растут по мере того, как разрабатывается месторождение, — ведь вначале нефть фонтанирует, поэтому добыча достаточно дешевая. Затем фонтанирование прекращается, и приходится использовать электропогружной насос, что стоит больших денег. Кроме того, вместе с нефтью из земли идет вода, ее нужно отделить от нефти и снова закачать в пласт. Это тоже удорожает добычу. Причем чем дальше, тем приток воды с нефтью становится все больше, и приходится использовать третичные методы добычи нефти, закачивать реагенты, «отбивать воду», проводить гидравлический разрыв пласта, горизонтальное бурение, другие прогрессивные, но дорогие методы, бурить новые скважины и т. п. При этом затраты все растут, а дебит сокращается. Чтобы поддержать добычу, приходится вкладывать все больше и больше средств. Хорошая скважина со всем обустройством сегодня часто стоит миллион долларов. Поэтому с каждым годом нефть обходится все дороже, а прирост нефти — тем более. Он вдвое, втрое, впятеро дороже.
Можно прямо сказать, что эра высоких темпов роста нефтяной промышленности кончилась. Последний год, когда мы имели высокий прирост добычи нефти, — 2004. Этот прирост составлял в 2003 г. — 11 %, в 2004 г. — 9 %, а в 2005–2006 гг. — всего чуть более 2 %. И вряд ли в ближайшем будущем мы вернемся к темпам роста нефтедобычи в 5, 7, 10 %, как это было, например, в период с 2000 по 2004 г. В то же время наши руководители, в частности В.Б. Христенко, которого я очень уважаю, делают заявления о том, что мы выйдем на добычу 510–530 млн т нефти. Я в этом сомневаюсь, а главное — не вижу смысла. Наверное, таких показателей можно добиться при очень больших инвестициях, но вряд ли это экономически целесообразно — деньги можно более выгодно использовать на другие цели.
— Аргументы простые — растет потребление нефти в стране и не хочется сокращать экспорт, который несет «золотые яйца». Мне же кажется, что нет смысла наращивать добычу такой ценой и лишать нефти последующие поколения. Я бы, например, сейчас принял программу стабилизации добычи нефти, возможно, даже некоторого сокращения, в целях экономии средств. Мы и так перебрали норму ее добычи. В Восточной Сибири крупные запасы нефти, и, наверное, со временем там можно будет добывать 30–40 млн т. Для этого надо создать соответствующую инфраструктуру в этом необжитом, отдаленном районе: провести железную дорогу, сеть автомобильных дорог, линий электропередач, создать поселки и т. п. — и финансовых средств для этого необходимо затратить десятки миллиардов долларов.
Не меньше нефти, в принципе, можно добывать и на шельфе Сахалина. К сожалению, у нас нет опыта добычи нефти с шельфа — отсутствует соответствующая инфраструктура, мы не умеем строить платформы, т. е. целиком зависим от иностранного капитала. Но для этого потребуется 10–15 лет и многие десятки миллиардов долларов. В то же время добыча нефти в старых районах серьезно сократится за это время, поэтому сколько-нибудь значительный прирост вряд ли возможен.
Сегодня намного дешевле экономить нефть, чем ее добывать. Наши двигатели внутреннего сгорания крайне неэкономичны. Мы плохо перерабатываем нефть. Такого низкого выхода светлых фракций, которые можно превратить в высокооктановое топливо, нет нигде. Нефть бросовая, значительную ее часть мы переводим в мазут, вместо того чтобы извлекать из нее ценные компоненты. Т. е. у нас есть огромные резервы экономии нефти, которые измеряются десятками миллионов тонн, а тонна нефти сейчас стоит 350–400 долл. Если посчитать, вложение средств в глубокую переработку нефти выгоднее, чем в расширение ее добычи.
— В первую очередь в этом заинтересовано государство, которое является выразителем интересов
