сведениям, к людям, которые добывали их, — иначе и не могло быть в разведке, опирающейся на изменников, предателей, авантюристов и различного рода проходимцев. В абвере хорошо понимали, что доверять таким кадрам нельзя. Понимали это и Шиммель с Фишем. Они и хотели поверить Никулину, и боялись попасть впросак, доверившись ему.
— То, что Никулин явился днем позже условленного срока и линию фронта перешел не там, где указывалось в задании, — высказывал свои сомнения Шиммель, — дает основание полагать, что он перевербован советской контрразведкой. Он пробыл у русских как раз столько времени, сколько потребовалось бы для получения задания в Ленинграде и возвращения к нам. Вот посмотрите…
Шиммель принялся прикидывать в различных вариантах время, которое потребовалось Николаю Константиновичу для выполнения поставленной перед ним задачи. Рассчитывал, где и сколько тот шел пешком, где ехал на попутных машинах, останавливался на ночевки. Получалось, что Никулин должен был уложиться в отведенный срок. Но он опоздал на целые сутки…
— Не могу отделаться от мысли, что Никулин побывал в русской контрразведке, — признался Шиммель.
— Чтобы добыть такие сведения, времени требовалось много, — возражал Фиш. — Еще ни один агент не собрал столько данных за один переход через линию фронта, сколько Никулин. Это как–то объясняет опоздание. К тому же ему пришлось менять участок перехода.
— Вот это и подозрительно. Очень уж много он добыл сведений. Как бы их ему не вручили специально…
— Мы никогда не достигнем успеха, если с таким неоправданным подозрением будем относиться к донесениям наших агентов. Перейти фронт при большой концентрации войск нелегко. Я как начальник переправочного пункта это хорошо знаю.
— Господин Фиш, уж не завербовал ли вас Никулин по пути сюда, что вы так отстаиваете его? — съязвил Шиммель.
Начальнику разведки не понравилась убежденность, с которой Фиш защищал удачливого агента. Шиммель понимал, что Фиш доволен возвращением Никулина, видит в этом частицу и своих заслуг и, конечно, ожидает от начальника их признания. Он надеется, что командование абвера наградит лиц, принимавших участие в операции. Да, Фиш очень хотел получить награду и решил польстить начальнику, чтобы тот забыл о таких неприятных для него упреках Никулина.
— Я помню ваш рассказ, господин подполковник, о том, как в сорок первом году вы на Центральном фронте с группой офицеров абвера переоделись в форму советских солдат и несколько раз на трофейной автомашине пытались вклиниться в колонну отступающих русских войск, но не могли этого сделать из–за сильной их концентрации. Сосредоточение русских частей является помехой для перехода фронта. С этим нужно согласиться.
Шиммель самодовольно улыбнулся. Ему приятно было, что о его храбрости говорят в офицерских кругах абвера. Хотя трижды предпринятая попытка присоединиться к отступающим русским войскам сорвалась и поставленную задачу — вывезти на машине в тыл к русским несколько офицеров абвера — Шиммелю выполнить не удалось, тем не менее участие в таком «лихом деле» тешило его самолюбие, поднимало в глазах подчиненных.
— Доводы ваши очень резонны, дорогой Фиш. Но все же необходимо проверить и самого Никулина, и его данные.
— В пользу Никулина, господин подполковник, говорит тот факт, что он дал ценные советы по оформлению документов, проявил инициативу в раскрытии шифра командировочных предписаний. Вряд ли в этом заинтересована русская контрразведка. Какой им смысл раскрывать шифр? Он, конечно, часто меняется, но мы можем оформить документы и задним числом. Дескать, выехал в командировку, когда применялся иной шифр.
— Это подкупает в какой–то мере, — согласился Шиммель и подошел к карте. За ним последовал Фиш. — Никулин перешел линию фронта вот здесь. Если он обнаружил «окно», то надо этим воспользоваться и немедленно направить через него другого агента с той же задачей, что была и у Никулина. Если русские забросили к нам Никулина, то, надо полагать, проход они закрыли. Если же он обнаружил его сам, то «окно» может оставаться открытым долго. Ошибкой в системе обороны противника надо воспользоваться.
— Все ясно, господин подполковник, — отвечал Фиш.
— Никулина отвезите в Сиверский. Дайте ему отдохнуть. Проверку доставленных им данных произведу сам. Доложу в «Штаб Ваяли», что агент Никулин прибыл.
…И началась проверка. Интенсивная воздушная разведка, служба радиоперехвата, наблюдатели на переднем крае — все как будто бы подтверждали сведения Шиммеля, а стало быть, и его агента Никулина. Однако генерал–фельдмаршал Кюхлер требовал уточнить даже мельчайшие детали донесения.
Начальник «Штаба Валли» командировал в Псков на помощь Шиммелю подполковника Бауна. Он также приказал начальнику разведшколы Рудольфу лично отобрать двух–трех особо доверенных агентов и готовить их к переходу линии фронта для сбора новых данных о концентрации советских войск на «Ораниенбаумском пятачке».
Во второй половине августа 1943 года в «Абверкоманде–104» собрались «специалисты по России»: подполковник Баун, подполковник Рудольф и подполковник Шиммель. Баун и Рудольф только что получили очередные воинские звания.
Абверовцы были всерьез озабочены. Данным Никулина придали большое значение не только в штабе группы армий «Север», но и в самом абвере. Адмирал Кана–рис потребовал от своих подчиненных немедленно и глубоко разобраться во всех обстоятельствах дела.
Докладывал Шиммель:
— Воздушная и радиотехническая разведки подтверждают данные Никулина. Вчера захвачен «язык» — матрос семьдесят первой бригады морской пехоты. На допросе он показал, что среди личного состава ходят усиленные слухи о прибытии новых подкреплений. Войска готовятся к наступлению. Командиры и политработники изучают местность в полосе предстоящего боя. Недавно к ним на передовую приезжали несколько генералов и адмиралов. Все это дает основание верить сообщению Никулина. Но вместе с тем у меня лично остается сомнение — не является ли все это хорошо подготовленным и разыгранным водевилем. Этого же опасается и командующий группой «Север». Он предупредил меня, что не располагает достаточными силами, чтобы уверенно оборонять весь фронт. Он может собрать кулак лить на направлении главного удара русских. Верховное командование в помощи ему отказало. Концентрация войск в районе «Ораниенбаумского пятачка» оголит другие участки фронта, и тогда мы можем потерять Прибалтику. Такова обстановка.
— Это ясно, — заключил Рудольф. — Как ведет себя Никулин?
— Сейчас он в Сиверском. Я приказал Фишу организовать за ним наблюдение. Как вы знаете, там у насесть все необходимое для проверки агентов, направляющихся в советский тыл и возвращающихся оттуда.
— А каково ваше мнение о Никулине? — обратился Баун к Шиммелю.
— В общих чертах неплохое. Наблюдателен, осторожен, находчив, общителен. По сообщению Фиша, в настоящее время сошелся с нашим агентом Спасовым, которого мы специально используем для изучения Никулина. Спасов о Никулине отзывается неплохо.
— Я знаю его по разведшколе, — вмешался Рудольф. — Показал себя прилежным, сообразительным. Обладает силой воли и выдержкой. Перед отправкой в «Абверкоманду–104» для выполнения задания мы его специально проверяли, однако ничего компрометирующего не обнаружили.
— Из «Абверштелле–Остланд» мне сообщили, что Никулин в Рижском центральном лагере скрывал, что он офицер, и выдавал себя за рядового, — возразил Баун. — Удалось установить это. Совместно с другими укрывавшимися офицерами его направили в Саласпилсский лагерь. Это бросает на него тень.
— Так подходить к оценке нельзя, — ответил Рудольф. — В наших лагерях каждый борется за свою жизнь как может. Не будешь бороться — погибнешь. Это же ясно.
Совещание трех подполковников абвера длилось долго. Были обсуждены все стороны предстоящей проверки сведений, доставленных Николаем Константиновичем…
На советской стороне в это время тоже часто вспоминали о чекисте. На следующий день после его
