- Умница, Клотильдочка! Вот эту штуковину дотащишь туда? - Крадус указывал на кукольный ящик.
- Смогу, наверное. Только Марселла я, Ваше Величество…
- Ну? Вечно я путаю вас… да-да, ты меньше. Итак, Марселлочка, надо, чтобы все это хозяйство сгорело дотла. И чтоб ты была с печкой один на один. И чтоб молчала ты про это, как печная заслонка! А не то… Знаешь ведь: болтливых у нас Канцлер не любит. И разбирается с ними лично!
Он убрал, наконец, свою пятерню, но красный оттиск ее остался на коже, пониже плеча. Слово 'Канцлер' и оттиск этот доводили до дурноты.
- Давай, моя птичка, делай. А как там наш гость? Вот натерпелся-то бедолага, а? Слыхала?
- Да. Он сказал, что еще полчаса поплещется, а потом, чтоб я пришла полечить коленку его. Почему я- то, Ваше Величество? Доктора же есть…
- Понравилась потому что! - хихикнул король. - Ну, при хорошей тяге в печке получаса тебе хватит за глаза… Только все до нитки спалить, ясно? И ящик тоже!
18.
Наверх она попыталась нести тот обреченный ящик на голове, как делают на Востоке. И даже не заметила, как рядом оказался Патрик; он тут же перехватил ее груз.
- Я сама, ваша милость… Зачем? Ну ладно… спасибо вам… но только до печки…
Он донес и поставил короб там, где она указала, но уходить медлил. Марселла была бы этим счастлива во всякое другое время, но ведь приказано: 'с печкой один на один'… И все же прогнать господина Патрика… нет, кого угодно, только не его!
- Любите в огонь глядеть? Я тоже… - растопка не заняла у нее много времени. Вот уже и тяга гудит, и отблески огня плясали на его сосредоточенном лице и на ее, смущенном…
Загороженная от Патрика крышкой ящика, она увидела верхних кукол. Впервые! И поняла через минуту-другую: не сможет она их жечь, не посоветовавшись с ним! Рука не подымется!
- Господин Патрик… придвиньтесь-ка. Знаете, я подумала: сказать
И вот они уже оба рассаживали этих кукол за печкой, надеясь, что она их заслоняла от всякого, кто мог пересекать этот коридор. Марселлу восхищало искусство, с каким сделаны марионетки, и сходство, потешное сходство с первейшими особами королевства! Но Патриком владело чувство посложнее: о чем-то очень важном ему напоминают эти персонажи - и почему-то волновали они его так, что не до смеха…
Вот, скажем, этот меланхолический тип - разве не напоминает самого Патрика или Поэта вообще?
- Не родственник вам? - неслучайно спросила Марселла. - Ой, а порыжел-то от времени… - она попыталась расправить край плаща Поэта, свернувшийся в трубочку… и обнаружила, что изнанка его исписана стихами!
Эта Роза моя - откровенности Муза!
Лишь втяни в себя тонкий ее аромат, -
Цепи лжи упадут с тебя ржавой обузой,
Вдохновением правды ты будешь объят…
Марселла подняла глаза на немого:
- Как это, господин Патрик? Надо же, возле такого жара сидим, а у меня вдруг - 'гусиная кожа'… озноб, вроде…
Он приложил палец к губам: кто-то шел мимо. Своим плащом Патрик быстро покрыл девушку заодно с куклами, а затем выпрямился. Лысый лакей в перчатках, тот самый, что прислуживал королевской семье за завтраком, кисло-сладко улыбался на ходу.
- Чудеса, - заметил он. - Иногда, значит, у вас бывает все-таки голос?! Но немножко тоненький, а? Как бы детский… Нет-нет, я - никому…
После того, как лакей скрылся, они стремительно перетащили все в комнату Патрика, - благо она на том же этаже. Закрывшись на задвижку, перевели дух.
- Я не дочитала, там же еще… - и Марселла вернулась к тому мелкому почерку и тем почти выгоревшим строчкам:
…Цепи лжи упадут с тебя ржавой обузой,
Вдохновением правды ты будешь объят!
Против выгод своих и себе же на диво,
Словно Богу подробный давая отчет,
Все, что было и есть, ты признаешь правдиво
И ни капли вранья с языка не стечет!
Патрик обратил внимание на то, как вытянута рука у кукольного Поэта… прежде наверняка он держал цветок (росчерком пальца Патрик нарисовал его в воздухе).
- Вы думаете, на самом деле такая роза была? И потерялась? Нет, ну понятно, что ей присочинили такую силу волшебную… а все равно красиво… Ваша милость, но я-то беду на себя накличу, а? Король не шутил ведь: все до нитки, говорит, спалить! Да, самое же главное забыла сказать: кукольников вниз повели! Ну тех артистов, чей ящик… В самый низ, наверное… Господи! За что?
19.
В вестибюле, у входа в Дубовый зал, Крадусу попались некий маркиз и его супруга, наряженные по последнему словечку абидонской моды. Присели они в глубоком поклоне, маркиз расшаркался:
- Ваше Величество! Позвольте выразить наши общие с женой чувства глубочайшей признательности и восхищения по поводу высочайшего приглашения, коего мы удостоены…
- Ну все, выразил, - перебил Крадус и протянул руку его жене, однако, не для пожатия. - Вдеваете ему запонки? А королеве недосуг. - Пока дама действовала малопослушными пальчиками, Крадус разглядывал маркиза.
- Повернись-ка… А что это вы шустро так… вперед всех? Гость наш не готов еще. В Пенагонии вообще обедают позже… Но это хорошо даже: хвалю за прыткость.
Маркиз польщенно потупился.
- Тем более - и рост у тебя правильный… и полнота. А чей портной шил - не наш, вроде?
- Нет, он из Мухляндии, Ваше Величество.
- Оно и видно. Тебя, братец, придется раздеть, - огорошил его король. - У пенагонского принца костюмчик пострадал, его чистить долго. Так что - крепи дружбу моей короны с ихней!
- Сочту за честь, Ваше Величество… но я же с супругой!
- Ну? Нет, ее-то платье при ней останется. И, конечно, домой она тебя не в белье поведет: дадим чей- нибудь плащик, и с Богом. Разоблачаться вон туда ступай, в лакейскую.
Крадус сделал распоряжение и забыл про эту парочку. А парочка осталась с такими гримасами на физиономиях, которое вы представите себе сами, если сможете… Описанию словами это их выражение плохо поддавалось.
20.
