ли, о японском ли театре кабуки… Что-то заставляло меня, однако, наблюдать за ними. Думаю, смутил их этот непрошенный мой интерес: она колюче глянула на меня, посовещались они, поднялись и пошли. Я еще и вслед им смотрел…
Оказалось, что он прихрамывает и у него палочка! - может, и нечего было бы пересказывать, когда б не эта деталь.
Ну похожая, похожая пора. И что это доказывало?
Ничего, ровным счетом. Только оправдывало - как-то очень окольно и косвенно - намерение вернуться к сюжету 20-летней давности.
1977 * * * 1995
А еще через год знакомый, приехавший из США, из Бостона, сообщил, что встретил там Катю.
- Позволь…
- Она, конечно,
- Погоди… А она не спрашивала о… вы не вспоминали…
- Кого мы только не вспоминали! Даже Николая Лубяко из Макеевки! Ты сам, небось, такого персонажа не припомнишь! Но главное, - мой знакомый переменил тон, - главное,
Разумеется, я не мог не повернуть это к себе: 'А я - часто? Даже той, с кем живу тридцать второй год?'.
А летом 95-го, удалось и про Женю Огарышева узнать: он устроился в Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Место превосходное, но должность… Смотрителем его туда взяли. '
Что ж, для обладателя 'красного диплома' МГУ - возможно, и скудно.
Но для философа - в самый раз. Вокруг - только шедевры, классика мирового искусства, а у тебя полным-полно времени, чтобы размышлять…
Говорят, на нем была жалкая лыжная шапочка. Представить бы лучше - какими были глаза под этой шапочкой. Но тут мне не помог человек, его встретивший, он не разглядел, и теперь мы с вами вольны представить себе какие угодно глаза…
( Сейчас я, кажется, скажу - не знаю только, выручают ли скобки в подобных случаях… И какие лучше выручают - может, квадратные? Или фигурные?..
Я решаюсь сообщить то, до чего никому нет дела. Я безумно влюблен был! В нее, в героиню, в Катю Батистову.
Чеховский совет коллегам 'будьте холодны' нарушался в такой чудовищной степени, которая вообще не дает права писать! Так что писалось это позднее, когда удалось поостыть и частично освободиться. Но кто объяснит мне: отчего меня так лихорадило тогда? Что именно разглядел я в ней - голодными, пьяными, счастливыми и совершенно слепыми глазами?
Только не настраивайтесь прочесть за этой припиской онегинские инициалы 'Е.О.' : он сам по себе, Евгений Огарышев, он был конкурент мне, а совсем не alter ego и не соавтор!
Я всю философию невзлюбил в то лето, если хотите знать… Чем он лучше меня? 'Красным' дипломом? Странный козырь в Катиных глазах - что он гораздо лучше знает 'Критику Готской программы', что он одолел все четыре кирпича 'Капитала', чего я так и не смог никогда… Но, если не этим, то чем он сильнее меня? Бабушкой? Может, пока все идет по деловому Инкиному сценарию? И философа пока не за что вызывать на дуэль? Да, еще одно: про его мужские 'романические' ошибки… Из пяти таких ошибок Огарышева - три или четыре я повторил бы на его месте! Под копирку воспроизвел бы! Не хромая, не попадаясь в руки костоправам, не будучи отрезанным на долгие сроки от здоровых и нормальных ровесников… Тем не менее - повторил бы, чувствую! Почему, черт возьми, такая роковая предопределенность? Из-за этого у меня двойная досада на Огарышева. Досада с братским чувством пополам…
Впрочем, это тогдашние дела, преодоленные. Давно снятые с повестки дня. Сейчас меня другое занимает: c какой стати я решил вклиниться в чужую историю со своим довольно нелепым признанием? Внесюжетным, непрошенным, не нужным читателю? Решил, что меня лучше поймут? А с чего я взял, что это выгодно? А вдруг - как раз наоборот? Или понадеялся, что эта приписка послужит компенсацией недостающих творческих сил? Дескать, вспомню вслух ту свою страсть - и воспарю до… до Набокова В.В.!
-
В общем, будь ласков, читатель: пожалуйста, прости мне то, что в этих скобках!
