— Да и с какой, собственно, стати мне ей чего-то дарить? Люди, в общем-то, посторонние, незнакомые даже.
Глазки его наливаются холодом и теперь смотрят на меня отчужденно и даже подозрительно. Я понимаю, что лирическая часть разговора окончена, и пожимаю плечами.
— Вообще-то верно, — соглашаюсь я и уже деловым тоном спрашиваю: — Не помните, где Зурих тогда работал?
— А черт его знает, где этот прохвост работал. Разве все упомнишь?
— Недавно с ним в Москве большая неприятность случилась, — говорю я.
— Это какая же? — настороженно интересуется Бурлаков.
— В гостинице его обокрали.
— Вот те раз! — не очень искусно демонстрирует удивление Бурлаков. — Скажи на милость.
Ему, конечно, все это давно известно, возможно, даже не только от Веры Михайловны.
Я чувствую, что больше ничего от Бурлакова не узнаю. Он уже отгородился от меня и, возможно, даже казнит себя сейчас за болтливость.
Глава 7
СЕСТРЕНОК НЕ ВЫБИРАЮТ
Поздний вечер. Я все еще сижу у Кузьмича. Он по привычке утюжит ладонью свою седую макушку и, хмурясь, говорит:
— Что значит «исчез»? Что это еще за чепуха такая?
Он сердит и встревожен. Я это прекрасно вижу. И я встревожен не меньше его, даже больше. И сердит тоже.
— Все-таки что-то случилось, — говорю я.
— Панику порют. Ну не ночевал в гостинице, не дал о себе знать. Что из того? В нашей работе всякое может быть.
— Вот именно, — многозначительно подтверждаю я.
— А, брось, — машет рукой Кузьмич. — Что это за настроение у тебя, скажи на милость?
— Я вам говорил, Федор Кузьмич, не надо было посылать его одного. Не у меня настроение, а у него.
— Да что за черт! — взрывается Кузьмич. — С барышнями какими-то кисейными работаю! Настроение, видите ли, у них! Нервные стали, — он берет себя в руки и сухо говорит: — Ладно, хватит. Чтоб я больше об этом не слышал.
— Разрешите мне поехать в Пунеж, Федор Кузьмич, — как можно спокойнее говорю я.
— Не разрешаю. Ты поедешь в Одессу. Найдется Откаленко, не бойся. А если он глупости наделал… Да нет! Что мы его, первый день знаем?
Кузьмич вытаскивает из ящика стола сигарету, закуривает и машет рукой, разгоняя дым.
Я вижу, с каким трудом он успокаивается. У него тоже шалят нервы. Но и я взвинчен. Я целый день почему-то в таком состоянии, словно предчувствовал, что что-то случится.
— Давай займемся делом, — говорит Кузьмич. — Значит, Одесса. Какие факты привели нас к ней?
— Пожалуйста, — нехотя отвечаю я. — Значит, так. Если начать в хронологическом порядке. Зурих звонил туда Галине Кочерге и говорил с ней дольше, чем с другими. Потом она уехала якобы к больной матери. Денисов установил: мать больна не была, просто жила месяц у старшей дочери и сейчас вместе с Галиной вернулась в Одессу, — незаметно для самого себя я увлекаюсь и говорю уже с некоторой даже горячностью: — Дальше. Зурих пытался подарить Варе Глотовой браслет, купленный в комиссионном магазине в Одессе, возможно, в том самом, где работает Галина Кочерга. Он же дал Николову для связи ее адрес, а не чей-нибудь другой. Отсюда можно сделать вывод, что, во всяком случае, деловые отношения у них сохраняются.
— Так, так… — одобрительно кивает Кузьмич.
— Потом. В Одессу срочно летал Клячко. Цель пока неясна. Там же, в Одессе, вероятно, жил и работал Зурих. По крайней мере, там он получил командировку в Москву и, конечно же, туда угнал вагон дефицитного керамзита. Ну что еще? Кочерга замечена в спекуляции кофточками, которые обнаружены у Зуриха. Наконец, Зурих был в близких отношениях с этой девицей и в Москве подарил ей дорогое кольцо с надписью. Вот, пожалуй, и все… Да! Возможно, что в Одессу Зурих направил какого-то головореза, который звонил Пирожкову. Вот и все факты по Одессе.
— Немало… немало… — задумчиво произносит Кузьмич и мнет в пепельнице недокуренную сигарету. — Очень даже немало… Сам, надеюсь, видишь. Итак, надо ехать, — он решительно прихлопывает ладонями по столу. — Непременно надо ехать. Очень все там серьезно.
— Конечно, Федор Кузьмич.
— Вот и поедешь. С Денисовым.
— Нет, Федор Кузьмич, — твердо говорю я. — С Денисовым я бы не хотел ехать.
— Это еще почему?
Кузьмич сердито и удивленно смотрит на меня.
— Именно потому, что там все очень серьезно.
— Что-то я тебя не понимаю, милый мой. Что ж, по-твоему, Денисов плохой работник?
— Не в этом дело. Просто психологическая несовместимость. И потом… я не люблю равнодушных.
С Кузьмичом я привык быть всегда откровенен. Я ему очень верю, нашему Кузьмичу. И он это знает.
— Та-ак… — задумчиво произносит Кузьмич. — Интересно. Однако и одному тебе будет трудно.
— Там есть отличные ребята.
— Это конечно. И все же требуется рядом человек… Узел-то запутанный. Эта самая Галина и ее окружение… Гм… И человек должен быть умный, опытный и… какой-то другой, чтобы посмотреть на все по-другому, заметить, чего ты можешь не заметить…
Кузьмич размышляет вслух, навалившись грудью на стол, и, прищурившись, смотрит куда-то в пространство:
— А что, если… Гм… если послать с тобой женщину?..
— Женщину?! — изумленно переспрашиваю я. — Это еще зачем?
Кузьмич усмехается.
— Красивую молодую женщину. Нашего работника, конечно.
— Мужчина надежней!
— Гм… видно, что ты с женщинами не работал, — очень серьезно говорит Кузьмич. — А они, милый мой, могут быть неоценимыми работниками. У них свои качества, которых у нас нет. Не замечал? Например, особая интуиция и особая наблюдательность. С ними иной раз скорее будут откровенны и легче вступят в контакт.
Я невольно улыбаюсь.
— Уговорили, Федор Кузьмич. Надо только найти стоящего человека, — замечаю я.
— Конечно, — соглашается Кузьмич. — Найдем. Есть у нас такой человек.
— Кто же это?
— Да вот хотя бы Златова Лена. Очень хороший работник.
— Лена?!
У меня, очевидно, в этот момент очень глупый вид. И Кузьмич еле заметно усмехается.
Я решаю ничего не объяснять. Кузьмич опять скажет, что все это мои причуды и нервы.
— Вставай, пошли, — говорит Кузьмич, потягиваясь. — Поздно уже. Завтра утром все обговорим
