— О чем это вы? — не выдержал шофер.
— Альфия объяснила начальству, как изжаренное для них куриное мясо полезно нашим балеринам, — сказала я, вопросительно глядя на Анвера.
— Смотри-ка, — удивился он, — поняла все правильно…
Смеялись всю дорогу, выспрашивая у раздосадованной Альфиюшки разные подробности.
За обедом тоже все острословие оттачивалось о жареную курицу, и это начало надоедать. Я поспешила к развешанным на стене газетам. Но обед после целого дня, проведенного на холоде, действовал усыпляюще. По два раза перечитав и все равно не поняв половины, я пошла в боцманскую каюту.
Нырнув под одеяло, я сразу же закрыла глаза и, наверное, не открыла бы их до утра, если бы меня не разбудил шум. Над моей головой так стучали и топали, что я, наспех одевшись, выскочила на верхнюю палубу.
Все население «Батыра» было наверху. В темноте шла дружная работа: кто натягивал экран, кто приколачивал какие-то доски, кто расставлял скамейки. Наши соседи, куштирякцы, привезли кинопередвижку. В общей суете я не могла отыскать ни Гюзели, ни Мансура, хотя была уверена, что это их затея.
— Невеста! — послышался голос Анвера с кормы. — Иди сюда скорее.
— Чего тебе? Тут доски…
— Иди, я тебя с мамой познакомлю!
Пришлось лезть в темноте через скамейки, удлиненные досками.
Рядом с Анвером сидела маленькая женщина. Она пожала мне руку и засмеялась:
— Писал, писал о невесте, а я в темноте ее не вижу…
— Что же он мог писать? — удивилась я.
— Да разве я много писал? — удивился и Анвер.
— Вот тебе раз! — удивилась теперь мать Анвера и опять рассмеялась. — Откуда же я могла узнать, что она и человек хороший, и «работяга», по твоему выражению, и благородство в движениях необыкновенное…
— Спасибо, — сказала я, продолжая удивляться. — Мне очень приятно, что он переменил свое мнение…
Лица ее не было видно, но голос был спокойный и добрый. Мне тоже захотелось сделать ей приятное.
— Жалко, вас днем на съемке не было, — сказала я. — Анвер так здорово танцевал… Даже наш режиссер похвалил…
— Ладно тебе, — смутился Анвер и переменил тему разговора. — Мама только недавно приехала… К Розе муж на своей машине выбрался, ну и маму пригласил…
Луна вынырнула из-за облака, и широкая блестящая дорожка, как всегда, улеглась поперек реки. Стало светлее, и все наконец уселись по местам, закутанные кто во что горазд. Как раз перед нами сидела Роза со своим мужем-летчиком. Она набросила ему на плечи кусок одеяла, в которое была укутана, и странно было видеть, как его летная фуражка поднималась сразу из пушистых розовых складок.
— Вот это да! — толкнул меня локтем Анвер.
— Зато тепло! — рассмеялась я.
— Тебе холодно, доченька? — спросила мать Анвера, всматриваясь в мое лицо. — Ну-ка придвигайся ближе.
Обняв, она прижала меня к себе.
Показывали картину о жизни одного колхоза, и так все у них получалось хорошо и ладно, что оставалось только завидовать и… скучать. Я видела ее еще в Москве вместе с Коняшей, но тогда и вокруг нас, в школе, все было ладно и сплошное благополучие на экране не раздражало. Кроме того, сеанс три раза прерывался. Два раза отказал движок, а потом ночная бабочка залетела в аппарат, и звук нарушился.
Все же после сеанса я вместе с другими горячо благодарила колхозников. Они хотели доставить нам удовольствие и не могли отвечать за движок, бабочку и киностудию, поставившую эту неинтересную картину.
Потом гостей из колхоза повели пить чай к артисткам кордебалета, где были составлены столы. Балерины опять ссыпали все свои запасы на бумагу, а Роза и Анвер принесли свежие гостинцы. У меня была только банка черной смородины. Я поставила ее на стол, но никто на нее даже не взглянул, к моей большой досаде.
И гости и хозяева оживленно говорили по-башкирски. Ливер смеялся и кричал больше всех, а мне, понимавшей только отдельные слова, оставалось лишь хлопать ушами. Выхватив у Фатымы большой термос, я пошла вдоль столов, заглядывая, не опустела ли у кого кружка.
— Ах, вот у кого пустые чашки! — склонилась я над Мансуром и Гюзелью. — Здравствуйте!
— Салам, салам! — закричала Гюзель и так быстро обняла меня, что я чуть не ошпарила ее чаем, который наливала в кружку Мансура.
— Рахмат, туганым! — сказал он.
— А что такое «туганым»?
— Хорошее слово, — сказал он, — «сестрица»!
— «Сестричка»! — перевела по-своему Гюзель. — Ласковое слово!..
Мать Анвера подошла и хотела взять из моих рук термос.
— Давай я буду наливать, а ты побеседуй с молодежью, дочка!..
— Да ничего, спасибо, я люблю хозяйничать, — не отдавала термос я, немного смутившись от ее внимания.
— Это хорошо, что мама тебя приучила, — сказала она.
— Мама не успела, — грустно улыбнулась я. — Рано умерла.
— Да, да, Анвер писал… Чужие люди пригрели.
Я обиделась:
— Бабушка мне самая родная на свете! И чего это Анвер надумал, описывать мою биографию!..
Она обняла меня и все-таки отобрала термос.
— Видно, хороший человек твоя бабушка. И тебя воспитала хорошо… Отдыхай-ка после трудового дня. Выпей с гостями чайку…
Я уселась около молодоженов и заставила их есть черную смородину.
— Витамин «це» полезен будущей Рабиге, — шепнула я в смуглое ухо Гюзели.
— И витамин «ше» тоже, — засмеялась она, выбирая из вороха на середине стола шоколадную конфету.
Проводив своих гостей, мы начали расходиться по каютам. Маленькая мать Анвера, с такими же узкими, как у него, глазами, прощаясь со мной, сказала:
— Что же ты, сын, не написал, что невеста такая красавица?
— Да что ты заладила? — рассердился он. — Почему я должен о ней все расписывать? И какая она красавица?..
— Ну ладно, дети! Работайте хорошо, и все будет прекрасно.
— Да ты что, сватаешь нас, что ли! — возмущенно воскликнул Анвер. — Она же пастухова невеста, не моя!
Мать, прищурившись, как это часто делал и Анвер, обняла его за талию, потому что выше не могла дотянуться, и засмеялась.
Мы с Анвером тоже принялись смеяться, поняв, что она продолжает заблуждаться.
Ясная погода удержалась. На следующий день снимали нашу первую встречу с Анвером у этого обрыва, ту самую, из-за которой было столько неприятностей. По сценарию это происходило еще до бегства от бая, и одежда на нас была целая. Платье мое имело такой фасон, что я смогла надеть под него шерстяную кофту. Мне было тепло и весело оттого, что никто этого не заметил. Я посоветовала и Анверу надеть под рубаху свитер, но он неожиданно разозлился и заворчал:
— А тебе-то что?
