поведении Кузьмича, который как будто что-то заподозрил, и надеюсь, что завтрашний день хоть что-нибудь прояснит в этой сложной ситуации.
Утром я получаю медицинское заключение по результатам вскрытия и обследования трупа.
Как и следовало ожидать, бедную девушку никто не отравил, она очень скромно поела среди дня. В ней также не было ни капли алкоголя. Вечером она не успела даже поужинать. Между тем смерть наступила в десять или одиннадцать часов вечера. Вероятно, был трезв и ее спутник. Что ж, все могло случиться и в трезвом состоянии, и в этом случае психический аффект с его стороны вполне возможен. Конечно, если человек по своему характеру склонен к этому и достаточно серьезен повод. Так, так. Все это следует запомнить.
Дальше. У девушки не обнаружено никаких серьезных поражений внутренних органов, то есть практически она, видимо, была вполне здорова. На теле также не обнаружено пулевых или ножевых ран и следов побоев. Причина смерти — падение в котлован, и вследствие этого серьезные повреждения черепа и грудной клетки. Никаких признаков насилия или попыток насилия не имеется.
Итак, падение в котлован. Однако убийство это или самоубийство, экспертиза установить не может. Сама женщина с отчаяния бросилась в этот чертов котлован или кто-то сбросил ее туда — это предстоит узнать нам.
«Давай порассуждаем», — предлагаю я себе, откидываясь на спинку кресла в своей комнате. Напротив меня пустой стол Игоря, но мне кажется, что Игорь сидит сейчас за ним, как обычно, и, склонив голову набок, скептически прислушивается к моим рассуждениям. Скептицизм Игоря вовсе не означает недоверия или неприятия, нет, это привычка к самоконтролю, к объективности, к непременному поиску возражений и опровержений, словом, привычка к самой придирчивой проверке на прочность любой версии, любого вывода. И я замечаю, как постепенно это становится и моей привычкой. Что ж, я тоже готов оспорить любой свой вывод.
Итак, будем рассуждать. Попытаемся реконструировать, в самом первом приближении конечно, события, которые произошли в тот роковой вечер на безлюдной стройплощадке возле глубокого котлована будущего гаража.
Двое шли по той улочке, тоже пустынной в этот час и полутемной. Было сыро и холодно, с черного неба падал редкий снежок. В общем-то, было еще не так поздно, только что закончились спектакли в театрах и лишь недавно начались последние сеансы в кинотеатрах. Но те двое забрели на ту улочку случайно, им там нечего было делать. Они не жили в окружающих домах и не были здесь у кого-нибудь в гостях — ребята из местного отделения милиции за эти сутки уже обшарили все вокруг. На той заброшенной улочке нет ни клуба, ни кино, ни кафе, никакого другого места, где бы эти двое могли провести время. Следовательно, они зашли туда случайно, может быть гуляя и, вероятно, о чем-то очень серьезном и важном разговаривая. Они, очевидно, гуляли давно, иначе девушка успела бы после работы поесть. Нет, во всяком случае, поначалу они не ссорились. Даже на самой стройплощадке если и произошла ссора, то не сразу. Я хорошо помню их следы на снегу, возле березок. Сначала спокойные, ровные шаги, потом остановка. Девушка, наверное, прислонилась спиной к березке, а мужчина стоял перед ней, не слишком далеко и не слишком близко, как при обычном разговоре, стоял вначале спокойно: два следа его глубоко и четко отпечатались на снегу, особенно каблуки. Но потом он, кажется, начал нервничать, и возникли новые его следы, торопливые, быстрые, беспорядочные. А девушка все стояла на месте. Повторяю, в тот вечер они ничего не выпили, они даже нигде не закусили, во всяком случае девушка. Значит, у них был вполне трезвый и очень важный для обоих разговор. Как вдруг… взрыв ярости, ревности? А сумочка? Почему она пропала? Нет, что-то не сходится, не получается в этой реконструкции, что-то в тот вечер произошло не так, как мне представляется. Мало данных. Я рано взялся за эту работу.
Кузьмич требует представить ему план дальнейших мероприятий по делу. Но сейчас, особенно после медицинского заключения о причинах смерти, главной и пока единственной задачей остается установление личности погибшей. Тут мы все, что возможно, уже делаем. Ребята из отделения милиции посещают московские гостиницы, ни одну не пропуская. Я надеюсь, что они это делают добросовестно. Стоит только кому-нибудь из них проявить небрежность, торопливость или излишнюю самоуверенность — и вся наша работа пойдет насмарку. Ибо мы уйдем в сторону от той единственной гостиницы, куда не пришла ночевать молодая женщина. И с каждым днем мы будем уходить в своем поиске все дальше в сторону от верного пути.
Но пока гостиницы нам ничего не дали, хотя наши сотрудники посетили уже больше половины из них.
Второе, что мы сделали, — это разослали запросы по Москве, области, по прилегающим к Москве областям — не поступало ли заявление об исчезновении молодой женщины, и сообщили ее приметы. Ответа на наш запрос еще нет. Но я знаю, сотни людей взяли на заметку нашу просьбу, они вспоминают, просматривают папки с бумагами, расспрашивают окружающих. Это же не шутка: пропал человек! Это же неминуемо кого-то уже встревожило или вот-вот встревожит и он поднимет тревогу. В этом случае человек обратится за помощью к нам. К кому же еще? И вот тут-то сотрудник милиции должен вспомнить наш запрос. Да, я знаю, сотни наших товарищей сейчас насторожились. А вдруг один из них проявит недобросовестность или просто несобранность, рассеянность? Всего лишь один! Этого может оказаться вполне достаточно, чтобы зачеркнуть всю нашу работу. Но об этом лучше не думать.
Итак, второе — это запросы. Что еще мы можем сделать, чтобы установить личность погибшей девушки? Больше ничего. Остается только ждать. И это самое неприятное и самое трудное. А главное, ведь это ожидание может длиться до бесконечности. Мало ли какие причины могут помешать близким немедленно поднять тревогу. Если это приезжая, то родственники могут неделю, а то и больше ждать от нее писем из Москвы. А в самой Москве она могла остановиться в квартире друзей, которые уехали из города. Да я могу представить себе десятки подобных обстоятельств. А ведь с каждым днем исчезают какие-то следы, улики, стираются в памяти людей факты и события — все то, что должно повести нас дальше, к раскрытию причин происшедшего и, если придется, к задержанию преступника. И если последний существует, если девушка все-таки убита, сколько же у него появляется возможностей скрыться, пока мы ждем чьего-то сигнала. Исчезновение сумочки, где, возможно, лежали какие-то документы, в этом случае может быть отнюдь не случайным.
Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, я решительно поднимаюсь и хватаю с дивана свое пальто. Надо ехать снова на ту стройку, надо еще раз обшарить всю площадку и котлован, а главное, надо потолковать с рабочими, которые первыми обнаружили труп, надо заставить их вспомнить какие-то детали обстановки, которые потом уже были нарушены, может быть, даже ими самими, непроизвольно, конечно.
Телефонный звонок возвращает меня уже от двери. Звонит дежурный:
— Ты на месте? К тебе человек пришел.
— Кто такой?
— Фамилия Сизых, Григорий Трофимович.
— А-а! Давай его сюда скорей! — обрадованно кричу я в трубку.
— Идет, — коротко отвечает дежурный.
Я скидываю пальто, но на этот раз не на диван, а аккуратно вешаю его в шкаф.
Не случайно пришел ко мне Сизых, ох не случайно. И не по пустяку. Тут я уверен. Дел у него и без того хватает.
Через минуту, после короткого стука в дверь, на пороге возникает знакомая приземистая фигура в перепачканном пальто и заляпанных грязью сапогах. На обветренном лице Сизых с маленькими черными глазками-буравчиками и толстым носом блуждает улыбочка. В руках он теребит старую, потерявшую всякую форму шапку-ушанку.
— Можно, товарищ начальник? — сипло осведомляется на всякий случаи Сизых.
— Ну что за вопрос. Заходите. Садитесь. Снимайте пальто, — радушно отвечаю я, искренне обрадованный его приходом.
— А! Мы привыкшие и в пальто, — машет рукой Сизых, — всюду не наснимаешься.
Он садится возле стола, приглаживает заскорузлой, темной ладонью волосы и сообщает насквозь простуженным баском:
— Значит такое дело. Кран, значит, вчерась починили. Пока — тьфу, тьфу! — работает, зараза. И
