немало, и это невольно наводит на мысль о том, что до сих пор кто-то очень заинтересован, чтобы Борман считался мертвым.
Попытки засвидетельствовать смерть начальника партийной канцелярии и тем предотвратить дальнейшие его поиски усиленно предпринимались еще в дни Нюрнбергского процесса. По требованию защиты был допрошен тогда Эрих Кемпка – начальник гаража имперской канцелярии и личный шофер Гитлера. Он являлся одним из немногих, кому якобы довелось близко наблюдать Бормана в момент его таинственного исчезновения.
Этого свидетеля первым допрашивал адвокат Бергольд, и Кемпка дал следующее показание:
– Последний раз я видел рейхслейтера Мартина Бормана в ночь с первого на второе мая тысяча девятьсот сорок пятого года у вокзала на Фридрихштрассе. Борман спросил меня, какова общая обстановка в районе вокзала и можно ли там пробиться. Я сказал, что это почти невозможно, так как там идут очень сильные бои. Затем он спросил меня, можно ли пробиться с помощью танков. Я ответил, что все зависит от того, как будет организована эта попытка… После этого действительно прибыло несколько танков и бронеавтомобилей. Вокруг них образовалось несколько групп… Вдруг головной танк, рядом с которым шел Мартин Борман, получил прямое попадание. Я предполагаю, что из какого-то окна стреляли противотанковыми снарядами. Танк подорвался. По-моему, на той стороне, по которой шел Мартин Борман, возникло пламя. Я сам был взрывом отброшен в сторону и потерял сознание. Когда вновь пришел в себя, не мог ничего видеть, так как меня ослепило пламя…
Адвоката Бергольда это показание устраивало лишь отчасти. Всячески стремясь получить подтверждение, что Борман погиб при взрыве, он задает Эриху Кемпка наводящий вопрос:
– Свидетель, вы видели при этих обстоятельствах, как Мартин Борман упал, когда возникло пламя?
И свидетель начинает «прозревать»:
– Да, я заметил одно движение Мартина Бормана. Он, по-моему, падал, его относило взрывом.
Адвокат усиливает давление:
– Этот взрыв был таким сильным, что, по вашим наблюдениям, Мартин Борман погиб от него?
Кемпка обнаруживает полное понимание поставленной перед ним задачи и отвечает уже более категорично:
– Да, я определенно полагаю, что из-за силы этого взрыва он лишился жизни…
Судьи Международного трибунала редко сами допрашивали свидетелей, предоставляя это почти всецело обвинению и защите. Однако на сей раз в допрос включился сам председатель Международного трибунала.
Председатель. Как далеко вы находились от Бормана?
Кемпка. Примерно в трех метрах.
Председатель. Затем снаряд попал в танк?
Кемпка. Нет, мне кажется, что не снаряд, а панцерфауст, выброшенный из окна, попал в танк.
Председатель. Затем вы видели вспышку и потеряли сознание?
Кемпка. Затем внезапно я увидел пламя и через долю секунды заметил, как рейхслейтер Борман и статс-секретарь Науман были отброшены от танка. Я сам в тот момент также был отброшен в сторону и потерял сознание. Когда пришел в себя, я не мог ничего видеть. Стал пробираться ползком и полз до тех пор, пока не натолкнулся головой на противотанковое заграждение…
По мере того как Кемпку стал допрашивать другой судья – американец Фрэнсис Биддл, – его показания приобретали все более и более неопределенный характер.
Биддл. На каком расстоянии вы находились от танка, когда он взорвался?
Кемпка. Я считаю, что на расстоянии трех-четырех метров.
Биддл. А на каком расстоянии от этого танка находился Борман во время взрыва?
Кемпка. Я предполагаю, что он держался одной рукой за танк.
Биддл. Вы говорите «я предполагаю». Скажите, вы действительно видели его или нет?
И тут Кемпка окончательно путается в собственных показаниях. От него вдруг следует такой ответ:
– Я Бормана не видел непосредственно у танка. Чтобы успеть за танком, я также держался за него.
Здесь уж все почувствовали, что дела у этого свидетеля совсем плохи: в одном случае он заявляет, что сам находился на расстоянии трех-четырех метров от танка, а в другом показывает, что держался за него; в одном случае утверждает, что Борман тоже держался одной рукой за танк, а во втором говорит, что вообще не видел его непосредственно у танка. Если к этому прибавить, что все описанное, как сообщил свидетель, происходило между двумя и тремя часами ночи, в кромешной тьме, то нетрудно себе представить, насколько богата у Эриха Кемпка фантазия. Любопытно, что человек, который держался за танк, не получил ни малейшего ранения при его взрыве. Зато был «совершенно уверен», что Борман при этом погиб.
На всех, кто присутствовал при допросе Эриха Кемпка, он произвел впечатление жалкого враля. Свидетель не столько помог адвокату Бергольду, сколько дезавуировал всю его аргументацию в защиту версии о смерти рейхслейтера. Несмотря на все потуги защиты, Международный трибунал заочно приговорил Мартина Бормана к смертной казни через повешение.
Кстати замечу, что в ходе Нюрнбергского процесса кое-кто утверждал, что и Эйхман мертв. Но прошло пятнадцать лет, и он «воскрес из мертвых», после чего был судим и повешен.
Идет допрос свидетельницы Мари Клод Вайан-Кутюрье. Имя ее было хорошо известно – в течение многих лет она вела во Франции самоотверженную борьбу с фашизмом. А когда нацистские войска оккупировали Францию, Мари Клод была арестована, посажена в Освенцим и прошла там весь круг Дантова ада.
На вопросы обвинителя свидетельница отвечает, что она депутат Учредительного собрания, награждена орденом Почетного Легиона. Арестована 9 февраля 1942 г. полицией Петэна. В руки гитлеровских властей передана шесть недель спустя. В тюрьме Сантэ по соседству с ней оказалась камера философа Жоржа Политцера и известного физика Жака Соломона. Путем перестукивания Жорж Политцер сообщил, что нацисты под пытками заставили его писать теоретические брошюры в защиту национал- социализма, а когда он категорически отказался выполнить это гнусное требование, пригрозили включением в первую же группу заложников, которая будет расстреляна…
Мари Клод продолжает свой страшный рассказ:
– В Освенцим меня отправили двадцать третьего января тысяча девятьсот сорок третьего года. Я входила в партию из двухсот тридцати француженок. Среди нас оказалась Даниэль Казанова, которая погибла в Освенциме.
Вслед за тем она называет имя еще одной несчастной – Аннет Эпо.
– Никогда в жизни я не забуду ее! – восклицает Мари Клод. – Аннет посадили в грузовик, чтобы отправить в газовую камеру. Она бережно поддерживала при этом старуху Кулин Поршэ и, когда грузовик тронулся, закричала нам: «Если вы возвратитесь во Францию, вспомните о моем маленьком мальчике!» Потом все начали петь «Марсельезу».
С чувством трудно скрываемого волнения свидетельница рассказывает о коварных методах обмана, к которым прибегали нацисты для того, чтобы избежать «нежелательных инцидентов» при массовом уничтожении людей:
