— Заживает, говорю, быстро. Глянь.
Все пальцы на руке были целы. Указательный и верхняя часть среднего блестели чистой розовой кожицей. Впрочем, в темноте было плохо видно. Михаил взглянул на пенек. Обрубки лежали, где упали.
— В цирке выступать, да? Денег будет!.. — Павел вонзил лопатку в дерн. — Побольше, чем у тебя. Да ты вообще теперь с довольствия снят. Похороним пальчики по христианскому обычаю, да, Миня? Помянем потом, у меня еще литровка есть. Последняя.
Глава 35
Каждый день Гоши начинался с того, что он чувствовал себя очень нехорошо. Его тело дрожало, глаза слезились, а мысли путались. Всего пятьдесят граммчиков, мелочь, могли поправить его здоровье, но эти граммчики надо было еще добыть.
Гоша теперь ночевал у своей бывшей соседки, на первом этаже, тети Нели. Тете Неле было шестьдесят семь лет, и она жалела Гошу. Она помнила, как во времена, когда Гоша жил в этом же подъезде тремя этажами выше, он всегда здоровался с ней, одинокой пенсионеркой, и поздравлял с праздниками.
Она даже прописала безвредного Гошу у себя, главным образом потому, что боялась квартирных аферистов, которые заставляют старых и одиноких продавать квартиры за бесценок, а потом убивают. Как защитник, Гоша, конечно, никуда не годился, но наличие еще одного лица затрудняло дело мошенникам. Так полагала тетя Неля. Гошу она предусмотрительно прописала лишь временно, а паспорт спрятала, чтоб не пропил.
Добывать пятьдесят граммчиков нужно идти к ларькам, а как туда доберешься, если ноги не ходят и сердце отказывается работать. В доме ничего нет. «Розовую воду» тети Нели, полфлакона, хранившуюся с доисторических времен, он еще когда выпил. Водой из-под крана отпиваться пробовать лучше и не надо — все обратно выйдет. Ах, какая тоска! Какая тоска, люди!
Он снова завалился на свой тюфячок в простенке. Воспоминания полезли непрошеные. Разве таким он был когда-то? Добрая женушка целовала его утром с пожеланием счастливого дня, он ехал на двух троллейбусах и трамвае — не любил метро — на работу. В редакции их незначительного, но государственного журнальчика все было так светло, радостно. Он сам — свежий, выбритый, выкупавшийся, чистый. Трезвый и молодой. Как он теперь выглядит? Опустившимся стариком? Ему нет и сорока.
Эх, разве такой была жизнь…
Не надо растравлять себя. Лучше представить спасительные пятьдесят граммчиков. Два раза по пятьдесят. Сто.
Вот он заключает пари и, конечно, его выигрывает. Попадает с первого раза. Вот ему протягивают заклеенный пластиковый стаканчик, он берет цепко и осторожно. Пальцы еще помнят тяжесть монеты. Внутренний неведомый мускул, которым он без ошибки доставляет монету в цель, еще подрагивает. Он осторожно сдирает фольгу…
Гоша даже видит место, где все это будет происходить. Немного в глубине, подальше от пересечения проспекта с улицей. Он теперь часто приходит сюда, хоть это и далеко от дома. Тянет отчего-то, да и люди здесь неплохие, есть возможность пообщаться на разные темы.
Почему бы граммчикам не оказаться рядом с ним вот сейчас? Он не попрошайничает, он заключает пари и честно выигрывает. И получает свое. Бросил, попал — граммчики твои.
Монета — толчок — неведомый мускул сократился — граммчики. Вот так вот. Ну? Почему нет?!
Застонав, Гоша на мгновение разодрал красные залипающие веки.
На полу рядом стоял пластиковый стаканчик с этикеткой «Московская». Его закрывал кружок блестящей фольги. Водка в стаканчике покачивалась, как будто его поставили здесь мгновение назад.
Глава 36
Окружали с двух сторон, по суше и с воды. По дороге шли те, кто прибыл на машинах; моторка подкрадывалась, прячась в изгибах берега.
Ответственный за операцию находился в лодке. Последний километр он заставил пройти на веслах. Они были неудобные, металлические, гребец шепотом матерился.
На нажим кнопки вызова на рации отозвались три коротких отрывистых сигнала.
— Все на местах, — сообщил старший остальным в лодке. — Теперь забирай левее. Видишь, большой костер догорает?
В причал ткнулись почти бесшумно, их ждали.
— Порядок, — прошептал силуэт. — Свечи в катере из движка вывинтил, в баках заместо горючки вода теперь. Коктейль. Никуда не денутся. Машину тоже сделали на всякий случай, но она далеко, у ворот.
— Ну, ты муфлон…
— Чего?
— Козел, говорю.
В воздухе резко пахло разлившимся по воде бензином.
— Смотри не закури здесь раньше времени. Остальные?
— Подходы заняты, муха не пролетит, таракан не пробежит.
— Не выяснили, в каком он доме?
— Когда ж было? И как?
— Народу другого много?
— Народу много. И чего спехом таким надо было…
— Не нашего ума. Смотрите тут — только белый. Двое других мне не нужны.
— Мы их закопаем, — охотно отозвался силуэт.
— С белобрысого пылинки чтоб не упало. Начнем на рассвете, на самой зорьке. Все?
— Все.
— Хоронись пока. — И лодка, чуть всплескивая, отошла.
Глава 37
Павлу не спалось. Зудели новые пальцы, но к такому он уже привык, это было ожидаемое, а потому с ним можно справиться. Труднее совладать с ворохом мыслей, что закопошились, ненужные, с появлением Братки Миньки.
Братка не принес с собой объяснений, но кое-какие соображения наклевывались. Отчего действительно не поискать следующих? Быть может, и они хранят в себе странное, и это странное сможет им всем пригодиться. Поодиночке — нет, а вместе что-нибудь придумаем.
«Предположим, все происходит не случайно, имеется некая цель… Какая? Почему Сила, или что там снится и приказывает Миньке, так хочет нас отсюда убрать? Потому что мы можем принести вред? Ненужную пользу, которая тоже будет вред? Или просто — наш час настал? Кто это — мы? Откуда это в нас и как нам с этим живется, об этом ТЫ подумала?» — Павел поймал себя, что невольно будто бы обратился прямо к НЕЙ.
Он послушал дыхание Михаила и тезки-Мишки. Пьяный Мишка прихрапывал, а Михаил спал бесшумно. Интересно, разговаривает ОНА сейчас с ним и если да, то что сообщает? Чтобы поторопился, пристукнул Батю поскорей, не тянул резину?
Впервые Павел задумался о том, как это — если это на самом деле случится — может выглядеть.
