признаете лишь, что он есть, и вы не в силах его перешагнуть. Не вижу принципиально нового в ситуации. Точно такие же дилеммы вставали перед каждым и там, — жест, — имеют они место и тут. По крайней мере, для вас, ведь каждый эти вопросы решает для себя сам.
— А вы? — набычился Клетчатый, не желающий совсем уж оказаться размазанным по стулу.
— Обо мне речи нет. И я испытываю нечто похожее, и мне, мягко говоря, не по себе. Но я и не претендую на роль Того, Кто Все Поймет И Объяснит. По возможности без мандража, жду своей очереди. Вот подойдет Ладья, и поглядим, как выразился наш Гастролер, что там за рекой в тени деревьев. Впрочем, не он первый это сказал.
Врач откинулся в креслице, перевернул одну та расставленных на столе, уродливую, вырезанную из почерневшего плавника фигурку с ног на голову. Или с головы на ноги, не понять, что оно было такое.
«Выставка работ местных умельцев, невесть сколько Ладей назад покинувших лагерь, — подумал Харон, от которого наконец отвернулись. — Локо впору этнографический музей открывать. Должно же где- то это все собираться, не пропадая втуне. От отходов телесной жизнедеятельности освобождаются еще по дороге сюда, в Тэнар-ущелье, отходы душевных порывов скапливаются в запасниках у Локо. Экскременты творческих потуг».
— Что я говорю! — напирал Листопад. — Прошурупил теперь, Тоша? Я вот ходил на тропу, например, еще раз, и ничего, со страху не помер… то есть я хочу сказать…
— Че тебя туда понесло? — тут же спросил Гастролер.
— Так, захотелось посмотреть.
— Посмотрел?
— Да ну! Ничего, говно только. Извиняюсь, — сказал Листопад смуглянке. Та изобразила презрение.
— С какого те… — не стесняясь никого, продолжал допытываться Гастролер, — там на че-то смотреть? То-то я тебя не видел в лагере. Раз двадцать до тебя заходил, нет и нет. Те где сказали быть,… ты трехнутое?
— Да ладно, брось ты.
— Я те, мудило несусветное, брошу, погоди. Те за кем сказали смотреть?
— Да ты чего, он же!..
— Поговорим еще с тобой,… ты нестроевая.
— Прекратите, вы! — не выдержала смуглянка. — Или идите — вон, на улицу, там отношения выясняйте. Господи, — она сжала руками щеки, — даже тут! Мужичье, хамы…
Харон сразу вспомнил подслушанный разговор Марго со своим Виктором, а про Листопада с Гастролером подумал: «Милые какие ребята. Зачем я им так нужен, что за мной даже надо. было смотреть?»
— Медные врата! — рявкнул пробудившийся Локо, и присутствующие, кто мог, вздрогнули. — Широко раскинулась могучая Земля, — и Локо простер над столом клешнястые лапы, — дающая и питающая соками все, что живет и растет на ней. Далеко же под Землей, так далеко, как далеко от нее необъятное чистое светлое небо, в неизмеримой глубине таится мрачная ужасная бездна, полная вечной тьмы! Борода у Локо стояла торчком. Никто не решался пошевелиться. Локо нельзя перебивать, а то он обидится и ничего больше не скажет,
— Несокрушимые медные ворота запирают путь в вечную тьму, имя которой… имя которой, — Локо тянул паузу.
«Артист, — Харон потихоньку оглядывал внимающих, — при этих он не изображал. Которые активны — Антон, Врач, Гастролер, Листопад, дама, — они этого номера еще не видели. На эффектах ловит дешевых, седая зараза».
— Имя ей — Тартар!
«Были бы свечи — как одна потухли бы, пусть и. незаметно в бороде, шевелятся у него губы, нет».
— Тьма! Мрак! Забвение!
Локо медленно повел раскинутыми, руками, как бы обнимая замерших слушателей, и те послушно подались к нему.
За неизбежной после такого объявления немой сценой, которую Локо тоже тянул сколько мог, должно было последовать пространное описание
ужасов Тартара, а потом, когда присутствующие проникнутся и уяснят, Локо милостиво бросал соломину: «Остерегайтесь Тартара на своем пути! Путь в Тартар — это путь в бездну, не ходите туда!» Мол, вы пока не там, не все потеряно, имеете варианты, хлопцы.
Никудышным он был артистом, Локо. Так, на кривой ехал: какой с дурачка спрос — во-первых, и раз пришли посидеть, поговорить, сами сказать, других послушать, так слушайте — во-вторых. Вот и вся его тактика.
«Псих ему до чего в цвет помогает, встречал ведь я его уже в лагере, припоминаю, бродил он по линиям, ни к кому вроде не приставал, к Локо чтоб захаживать — не замечалось, а он — вон каков», — размышлял Харон, становясь свидетелем обычного Локиного балагана.
Заведенный порядок оказался поломан. Брезентовая дверь на корявой раме — еще свидетельство зажиточности и прочности положения Локо, у остальных-то драные пологи — была отодвинута в сторону, и в палатку стремительно шагнул танат. И еще один за ним. И еще. Всего, как говорил Листопад, пять штук.
С ними… «Девочка», — подумал о ней с первого впечатления Харон, хотя худенькая девушка с прямыми льняными волосами была достаточно взрослой. Но тонка, угловато-неуверенна в движениях, вызывает ощущение детской незащищенности и хрупкости.
На узкие плечи наброшена, прямо на голое тело, меховая безрукавка, как на Локо, только у того из вытертой козьей шкуры в колтунах, а на девушке совсем новая, из пятнистого меха. Барса, что ли, снежного, ирбиса, уж очень пышная. Короткая, едва до верха стройных бедер, узкая, беззастенчиво показывает, что под ней больше ничего не надето. Словом, ни сверху, ни снизу. Девушка придерживала ее обеими руками.
— Он! — пронзительно выкрикнула девушка, и рука ее метнулась вперед, указывая через стол. На одного из сидящих у палаточной стены, увидел Харон. — Этот! И этот! И эта тоже!
Пронзительный голос с хрипотцой, закаченные под веки глаза. Харону это все было слишком хорошо понятно, чтобы удивляться. Он удивился другому — как это Листопад, говоря о появлении нового оракула в лагере, умолчал о столь живописных подробностях.
Девушка стояла совсем рядом, Перевозчик видел, что нежная кожа под отошедшей полой безрукавки покрылась пупырышками от холода, посинела. Из-за стола, откуда все взгляды были обращены к пифии, Гастролер засматривал особенно жадно. Его густые очень широкие брови взлетели, а потом сошлись, когда показалось нагое тело.
— Все? — спросил танат. Девушка находилась в затруднении. Полусомкнутых век не поднимала, но дыхание участилось, лицо посерело, покрылось бисеринами пота. Одна открытая грудь с отвердевшим сморщенным соском заходила вверх-вниз, рот исказился. Харон впервые наблюдал пифию так близко.
— Еще один. Он здесь есть. Он там! — Рука обежала круг. — Он уже есть там, но это не он!
— Нам непонятно, выразись яснее. Укажи, кого ты имеешь в виду.
— Он здесь ни при чем, — выдохнула девушка. Ее передернуло судорогой, руки бессильно упали и опять взметнулись. — Я не знаю! — с отчаянной мукой выкрикнула она. Безрукавка совсем разошлась
на ней. Гастролер не отрываясь смотрел. — Не знаю! Он останется. Но он должен быть там. Ему помешает… он!
Рука с напряженным, почти выгнутыми в обратную сторону пальцами остановилась в направлении Харона, который, не шевелясь, тоже наблюдал с любопытством, но по другому, чем Гастролер, поводу.
— И ты здесь, Перевозчик, — сказал танат. Просто констатировал. — Не дело тебе сюда таскаться, не для твоей персоны место. Оставался бы у себя. Сидеть с ними, стенания их слушать, в рейсе не хватает?
—
