— А чего разбираться-то? И без того цеховики не врозь.
— Тихо, товарищи! — послышался голос Чижова. — Московское областное бюро ЦК РСДРП призывает всех нас выбирать в Совет рабочих депутатов. Пускай каждый цех выберет своих представителей. Прямо сейчас. Прямо здесь, на дворе.
Приступили, теперь без суеты. И — дивное дело — никто не разгонял, не хватал и не бил. Митингуй, выступай, выбирай — пожалуйста. Никаких помех. Уж не во сне ли такое?
Иосифа радовало, что видел среди избранных: Чижова и Мурзова, Зотова и Широкова, Матрозова, Бурова, Карпова… Бунгша и Эвальда… — все свои, знакомые, надежные. Но тревожило, что вместе с большевиками в избранном Совете оказались также меньшевики, эсеры, анархисты — с этой публикой его душа никак не могла примириться. Припомнились слова любимого баснописца: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет…» Понял, что затевать сейчас межпартийную усобицу означало бы заведомо погубить дело в самом его начало. А ведь, когда выступал с трибуны-ящика, задирая меньшевиков, эсеров и прочих, сгоряча не подумал об этом. Теперь, спохватившись, он приказал себе сдержаться, не проявлять своих чувств прежде времени и не к месту. Он не собирался уступать, нет. Но — оставаясь непримиримым — не раскрываться безответственно…
Мороз, однако, никакой революции признавать не желал. Хотя и обреченный теперь, в самом конце февраля, а упрямился — за компанию с царем… Посему решено было на морозном ветру без нужды не мерзнуть и разойтись наконец хотя бы по цехам. К работе же пока не приступать и ждать, что решат только что избранные депутаты.
Депутаты же, сотни полторы от обоих заводов, от всех цехов, собрались в рабочей чайной. На всякий случай выставили караульных у дверей, мало ли что… Перво-наперво решили не терять связи с Москвой. В подобных случаях связь — дело важности первостепенной, ответственнейшее, не всякому доверишь, Послали в Москву на сей раз Мурзова и Яковлева, оба товарищи надежные.
Затем принялись решать, как быть с солдатами. Их там девятьсот серых шинелей при снарядном заводе. И, как выяснилось, работу сегодня они не бросили, на общем митинге не присутствовали, Дескать, не смеют нарушать присягу. Правда, тайком от своего начальства передали, что против рабочих ни в коем разе не пойдут. Что ж, оставалось лишь принять это к сведению. И на том, как говорится, спасибо.
Еще один вопрос предстояло решить: насчет демонстрации. Мирной, разумеется. Чтобы пройти всем рабочим по Подольску, организованно, сегодня же.
— Что скажете, товарищи?
— Не откладывать в долгий ящик.
— Так и решим. Сейчас все разойдемся по своим цехам, позовем рабочих, построимся и…
— А если полиция? — спросил Иосиф.
— Да, надо быть готовыми к любому повороту. Придется разъяснить рабочим, как вести себя в случае нападения.
— Пусть Варейкис и займется этим делом, опыт у него уже есть.
— Все займемся. А у Иосифа нос-то после карасевской ласки еще длиннее стал.
Варейкис парировал:
— Главное, чтобы в сторону не свернулся…
Двое городовых, которые, как всегда, все еще стояли на посту у заводских ворот, завидя приближение из глубины двора несметного множества людей, благоразумно и своевременно скрылись в сторожке: там все же потеплее и вообще…
Не бывало еще подобного в Подольске.
Семь тысяч рабочих, ряд за рядом, бодро и решительно двигались от заводов к центру города. Впереди, соединявшись руками, шли вожаки-депутаты — полторы сотни — от «Зингера» и «Земгора», от каждого цеха, свободно и честно избранные. Шли первыми, подставляя открытые лица неласковому февральскому ветру, беря на себя ответственность за судьбы тех тысяч, которые им доверились. Иосиф был с ними.
Прошагали по Рабочему переулку, свернули налево и, пройдя по Вокзальной, вышли на Большую Серпуховскую. Здесь решились и подняли над передовой цепью красное полотнище — оно забилось, вступив в поединок с холодным ветром. Древко неспокойно дергалось в крепких ладонях знаменосца.
Скрывались за дверьми лавок встревоженные городовые, не решались оставаться на постах: плетью обуха не перешибешь…
С Большой Серпуховской — через Почтовый переулок и Зеленовскую — вышли на площадь перед собором. Здесь остановились и открыли митинг. Снова шумели ораторы, будоража души непричесанными речами. Выкрикиьали лозунги:
— Вес силы на дело свободы! Да здравствует республика!
— Долой войну!..
Живые голоса человеческие отдавались чутким звоном в замерзших колоколах — там, высоко под куполами, на вечном сквозняке времен.
— Товарищи! Сейчас мы все! Организованно и спокойно! Разойдемся по своим домам! А завтра по гудку! Все по своим цехам! Все по своим местам! К работе не приступать! Ждать решения депутатов!..
Циферблаты часов показывали четыре часа пополудни. Депутаты вновь собрались все в той же заводской чайной. Заседали допоздна.
К вечеру стало известно, что в Москве началась всеобщая забастовка. К центру древней русской столицы отовсюду стекаются колонны демонстрантов под красными знаменами. Введено осадное положение, но гарнизон переходит на сторону демонстрантов, по улицам разъезжают грузовики с вооруженными солдатами и младшими офицерами, примкнувшими к революции.
— Что будем делать, товарищи подольчане? Поддержим?
— Уже, можно сказать, поддерживаем.
10. НАЧАЛО ВЕСНЫ
В следующую ночь февраль сдал пост, развернулся по уставу через левое плечо и, вдалбливая четкие шаги в податливый снег, уплел в Историю, уводимый Временем-раяводящим. Март, принявшим пост, взял винтовку на ремень. На штыке — флажок красный.
