И в доказательство развернула белый платок с засохшими на нем капельками крови.
– Это означает великое горе для полиса, – ворковала жрица, – которое можно отклонить, лишь упросив богов помочь нам. И многие граждане города с надеждой обратили свои взоры в сторону Понта.
– Хотя два месяца назад они же с пеной у рта возражали против посылки послов в Синопу! – не удержался Миний, останавливаясь перед Матой.
Как всякому выборному лицу, Минию часто казалось, что его власть слишком мала, что он, как эпистат, должен иметь большие полномочия. Его также коробил слишком независимый тон жрецов, окружающих Агелу, равно как и наклонность к пустословию многих демиургов, мало понимающих действительные нужды государства.
– Нужны умилостивительные всенародные жертвы богам, чтобы смягчить их сердца, а умы народа направить на общее дело, – заговорил Гераклид, сладко поглядывая на царя Агелу. Голос его звучал тихо и певуче, словно старый богослужитель продолжал чтение молитв.
Миний насмешливо кивнул головой и обратился ко всем.
– Да, – произнес он звучным басом, – если бы мы отправили послов два месяца назад, то сейчас в нашей гавани уже стоял бы флот Митридата. Но все вы тогда выступили против. А почему? Я отвечу на этот вопрос. Вы считали, что скифы уже неспособны вести войну, но вы ошиблись в этом. Вы надеялись, что наши гарнизоны в Неаполе, Хабе и западных портах с успехом отразят разбойничьи наскоки скифских шаек, но и это оказалось неверно… Но главное не в этом. Вы вспоминали прожорливых понтийских солдат и с ужасом думали о тех разорительных литургиях, которые в прошлом году пришлось нести вам, богатым, по содержанию царского войска. Вы боялись подумать об этом вновь. Наконец, вы полагали, что если скифы прорвутся к Херсонесу, то не будут настолько сильны, чтобы взять его штурмом, что народ отразит варваров, а в крайнем случае город откупится за счет своих средств, а вы свои сундуки сохраните полными, не испытав ничего, кроме небольшого испуга… Вот в чем главное, вот почему вы тогда с насмешками отклонили мое предложение.
– Но нас тогда поддержали члены совета и весь народ, о Миний! Никому не хотелось вновь увидеть, как понтийцы гадят у стен наших храмов и лезут обнимать наших жен и дочерей… А воля народа – высший закон!
Это сказал Херемон, стоявший, облокотясь о колонну, в глубине храма.
– Верно, Херемон, жрецы сумели настроить народ на свой лад, зная его нелюбовь к иноземцам. И публично провалили мое предложение о направлении послов к Митридату… А теперь города Равнины и порты наши в руках Палака! В ближайшие дни скифы будут штурмовать ворота города. Готовьте своих сыновей для неравного боя, себя для рабства и смерти, а жен и дочерей для скифских воевод!
Херемон засопел. Молчание нарушил Агела:
– Ты по-своему прав, Миний. Все уважают тебя за острый ум. Но когда ты делал свои предложения о направлении послов в Понт, предсказания не были благоприятными. Теперь же откровения свыше показывают путь к Митридату!
– На зиму глядя?
– Боги знают больше нашего, – вмешался Гераклид, – и если дают указания, то, видимо, обеспечат и успех их выполнения! Не будешь же ты, Миний, идти против воли богов или сомневаться в их правоте?
– И против народа, – добавил Херемон. – Народ уже знает о божественных откровениях, и я не сомневаюсь, что изъявит свою волю на площади! Но скажи, эпистат: ты считаешь помощь Понта ненужной?
Миний пожал плечами с улыбкой горечи на выразительном лице.
– Я никогда не утверждал этого. Помощь Понта нам нужна, но мы опоздали. Теперь Митридат только будущей весной сможет помочь нам. А раз это так, то вопрос о послах не такой уже срочный… За зиму и без послов слухи о скифской войне дойдут не только до Понта, но и до самой Эллады. Митридат узнает о нашей беде и сам догадается весной прислать свои войска.
Демиурги недоуменно переглянулись, за исключением статуеподобного Агелы и секретаря Дамасикла.
– Что Митридат узнает о нашей беде – это верно, – вдруг пробасил стратег Никерат, ведающий тяжелой пехотой. – Но захочет ли он вникнуть в этот слух? Думаю, что не захочет! Что ему, Митридату, до Херсонеса, если он готовит войну против Рима! Его слухами не пробьешь, нужны послы и подарки!.. Я за посылку в Синопу двух лучших граждан!
Миний сдержанно рассмеялся.
– Вот потому-то понтийский царь и не забудет о нас, что готовит поход на Рим! Для успеха этого похода ему нужны Херсонес и Боспор! Опершись на нас, он завоюет Скифию и станет хозяином северного берега моря!.. Для чего? Я думаю – для того, чтобы ударить на Рим через Балканы! Да!.. Вот в чем причина царского внимания к нам. Не в любви дело, а в том, что мы нужны Понту как подножка, ступив на которую, Митридат думает вскочить на шею Риму!
Опять вмешался Гераклид. Он заговорил, часто взглядывая на царя Агелу:
– По-твоему, Миний, выходит, что Херсонес не больше как рыба, попавшаяся в сети к Митридату. Но ведь не сам Митридат захотел стать нашим предстоятелем – заступником. Мы просили его об этом, и наша мать Гераклея способствовала нам в этом. Неужели метрополия могла желать худа своей колонии?
– Гераклея – наша метрополия, это верно. Но она вошла в состав Понтийской империи и исполняет волю понтийского царя!
Гераклид не унимался.
– Но ведь и боги города в своих откровениях указывали нам делать так, а не иначе!.. Неужели, Миний, даже городские боги служат Митридату?
Задавая этот вопрос, Гераклид обвел всех торжествующим взглядом.
Лицо Миния потемнело. В его сверкнувшем взоре отразилась сложная гамма чувств. Тут были досада, гнев, презрение к ограниченному иерею, пытающемуся влиять на государственные дела, не понимая в них ничего. С уст эпистата уже готовы были сорваться резкие слова.
