– Никто не может сказать иного, – возразил Тагон, – в глазах всего народа и перед законом – она девушка. Но это не мешает ей иметь дружка. Но какой смысл ей иметь мужа? Она просто может завести раба. Кто знает, случайно ли исчез неизвестно куда Костобок?.. В народе уже поговаривают, что здесь не без греха, но никто не может бросить упрека почтенной Мате, не рискуя пострадать за клевету… Нет, друзья мои, Мата не так глупа, чтобы заниматься любовными шашнями с Бабоном. У них есть какие то другие цели.
– Мясо готово! – торжественно провозгласил Ираних. – Дайте мне глоток вина, и я буду есть. Да и сами поторопитесь – жаркое быстро стынет.
– Никогда Гедия не будет женою Бабона! – не выдержал Гекатей, протягивая бутыль товарищам.
Он с волнением вспомнил разговор с девушкой в келье Лохи. Ему показалось, что к холодному ветру, дующему из мрачной степи, примешался запах волос Гедии, смазанных душистым маслом. В визге метели он готов был услышать голос любимой. Сама мысль о том, что Гедия может принадлежать другому, приводила его в состояние ревнивого беспокойства и заставляла бушевать молодую кровь. Теперь он уже не просто боготворил молодую жрицу, но стремился к ней, жаждал ее и даже считал, что он имеет на нее больше прав, чем кто-то другой.
Бабон вошел в шатер к Диофанту. Полководец уже достаточно разогрелся от вина и еды.
– Привет тебе, херсонесский гиппарх! Если судить по твоему виду, в поле не так уж холодно.
– Да, мороза большого нет, вся зима впереди.
Одетый по-скифски и закаленный, грек не ощущал холода, хотя с его бороды сыпался снег, а щеки и нос стали пурпурными.
– Почему мои воины мерзнут?
– Потому, что у твоих воинов одежда не годится для наших зим. А кроме того, они шли, вспотели, промочили ноги, а теперь замерзают.
– Что же надо делать?
– Если не хочешь, чтобы у половины воинов отвалились руки к ноги, вели им сейчас же больше двигаться, бороться, бегать.
– А что, это уже наступила зима?
– Нет, будет еще немало теплых дней. Днем тепло и сыро, а ночью холодно.
Диофант встал на ноги и начал натягивать на плечи шубу.
5
Скифы тем временем не дремали. Пользуясь завесой пурги и ослаблением бдительности сторожевого охранения понтийской рати, они появились около телег, стали пускать стрелы и метать дротики и кинжалы в воинов, сгрудившихся у костров. В ответ раздались крики боли, гневные проклятия и угрозы.
Ни одна стрела не пропала даром. Нападавшие были невидимы для понтийцев, ослепленных светом костров. Зато лагерь был хорошо освещен.
Взбешенные солдаты кинулись было с копьями наперевес за линию телег, намереваясь отбросить варваров в степь, но их атаковали дико ревущие всадники. Кто остался цел – возвратился в лагерь. Убитым скифы отсекли головы и, размахивая этими страшными трофеями, умчались во мрак ночи.
Это было воспринято как неслыханное надругательство над трупами.
– Папай! Папай! – доносилось вместе с воем метели.
Опять стрелы, опять убитые и раненые.
Тут же, у костров, воины вынимали друг у друга из ран стрелы. Но древко при этом отделялось от наконечника, который оставался в глубине раны. На это тоже смотрели как на дьявольское изобретение. Поднимали с земли целые вражеские стрелы и, рассмотрев их при огне, находили на их острие специальный шип, предназначенный для удержания наконечника в ране.
– Какая жестокость! Скифы звери, а не люди!
– Нужно перебить их всех и их потомство!
– Я в Неаполе не пощажу ни женщин, ни детей!
Так говорили разъяренные воины. Диофант не слыхал этих разговоров, но, выйдя из шатра, был поражен смятением, охватившим лагерь. Словно обреченные, метались воины между кострами, расстреливаемые скифами, как стадо диких баранов. Количество раненых достигло пугающей цифры.
– Хотя ты и умеешь разжигать костры, а сделал плохо, – с сердцем заметил полководец Бабону и, приложив ладони ко рту, закричал: – Гаси костры!
– Гаси костры! Гаси костры! – подхватили простуженными голосами сотники и десятники.
Когда последний костер был затоптан и закидан комьями земли, уныние охватило все воинство. Ослепленные светом огней ратники почувствовали, что тьма и холод охватывают их страшными клещами.
Диофант приказал разжечь сторожевые огни в некотором отдалении от линии телег. Между лагерем и огнями расположились лучники, готовые отражать наскоки врага.
– Начнем все военный танец! – гремел голос полководца. – Становись в круг!.. Эй, Мазей, раскрыть возы, достать вино и начать раздачу его после танца! Лучшему танцору – двойная порция!
Марды, каппадокийцы, исавры, синопские греки, гераклейцы, гордиены стали в общий круг и начали танец. Многие, желая скорее согреться, обхватывали друг друга руками и прыгали, как петухи.
Даже после танца и доброго глотка вина многие не могли согреться. Их трясло, и в то же время валила с ног необычайная усталость, сонливость. Они падали и засыпали, с поразительной яркостью видя перед
