лениво окликнули их. Псы вернулись к хозяевам, виляя хвостами, сплошь покрытыми репьями. Запыленные и усталые скифы медленно провожали глазами караван богатых путешественников, едущих без охраны. Быки с солидными вьюками вызывали уважение к их владельцам и затаенное желание встретиться с караваном ночью, подальше в степи, где можно делать неплохие дела, не боясь попасть в руки царских дружинников, наблюдающих за порядком на дорогах.
Фарзой почувствовал замирание в груди, когда увидел вдали на возвышенности зубчатые верхи башен и стен, окружающих Неаполь.
– Вот он, город Неаполь, столица царей сколотских! – с ликованием возгласил Марсак, протягивая вперед широкие ладони. Он был в эту минуту воплощением радости и наивной гордости. Он вел себя так, словно Скифия и ее главный город были его родовой вотчиной.
Пифодор не удержался от насмешливого замечания:
– Ты, скиф, показываешь на город так, будто сам его построил и он не царю принадлежит, а тебе самому.
Старик рассмеялся в ответ, показав из-под обкусанных усов два ряда желтых, как у старого коня, крепких зубов.
– Ты угадал, грек. Моя родина принадлежит мне, а я – ей. Разлучить нас невозможно. Я вернулся сюда после долгих странствий по чужим краям и больше никуда не поеду.
Пегие от времени стены города показались Фарзою совсем не такими, какими он их представлял по воспоминаниям детства. Стены выглядели неуклюже, башни были слишком широки и приземисты, зубцы на них имели неодинаковую величину, искрошились от дождей и ветров. Воронье, чуя близкую осень, кружилось над башнями, садилось на них.
На дорогах тут и там виднелись всадники, в одиночку и группами, тащились кибитки, запряженные волами, брели пешеходы с мешками, опираясь на палки.
Вокруг города, заключенного в каменные латы оборонительных стен, широко рассыпались предместья, состоящие из мазанок с камышовыми крышами, такими же, как в Оргокенах.
Перед главными воротами сгрудились повозки, пешие и конные люди. Привратники опрашивали приезжих, откуда и зачем едут, иногда осматривали кладь.
– Дорогу князю Фарзою! – чванливо крикнул Марсак.
Они въехали в город вместе с толпами разного люда. В нос ударили пыль и едкий запах кузнечной гари. Откуда-то валил черный дым и слышались удары кующих молотов.
– Здесь же рядом кузнечные ряды. Скилур собирался перенести их в другое место, но так и не собрался, ушел в царство теней.
Улицы бурлили людьми. Дорогу преграждали повозки с кладью, оборванные жилистые мужи несли бревна, тяжело ступая босыми ногами.
– Эй, посторонись, дай дорогу!
Конные и пешие толкались, спорили, кричали.
– Не узнаю, князь, Неаполя Скифского! – изумился дядька. – С одной стороны, будто постарел как-то и осунулся, новых домов не видно. Зато шуму и люду всякого столь много, что прямо диво! И ради какого демона они здесь толкутся?
Молодой князь в свою очередь глядел на нечистоту улиц, бедность строений, мало чем отличающихся от деревенских, и тоже удивлялся бестолковой сумятице этой большой деревни. Можно было задохнуться от пыли, копоти и густого запаха конюшни. «Неужели Палак живет в этом аду? – подумал он и тут же ответил себе: – Нет, этого не может быть».
Однако волнение проникло в его кровь, когда он увидел направо почерневшие колонны небольшого храма, в котором в числе других княжеских детей изучал греческий язык и письменность. Это был храм Зевса Атавирского, построенный родосцами по разрешению Скилура в честь победы Посидея, сына Посидеева, над сатархами. Старый царь благоволил к выходцам с Родоса и велел им быть учителями скифской родовитой молодежи.
Собственно, и Пифодора Фарзой прихватил с собою именно потому, что он был родосцем, помня традицию скифского царского двора.
Сейчас храм предстал перед глазами молодого князя совсем маленьким и невзрачным. По-видимому, его давно забросили. Его обступили целые заросли сорных трав. На пыльных, облупившихся ступенях играли дети. Поток людей шумел мимо.
Пифодор, узнав, кому посвящен храм, сразу преобразился. Растолкал людей, подошел ближе. Надрезал ножом палец, мазнул кровью по закрытым дверям капища. Закрыв глаза, прошептал несколько слов, обращенных к божеству. Он просил удачи в варварской стране и сулил богатые жертвы в случае успеха. Возвратился довольный, с посветлевшим лицом.
– Даже в далекой Скифии я нашел святилище моего бога. О! Это только увеличивает мое уважение к скифам! У вас, о сколоты, большая душа! Поклоняясь своим богам, вы не забываете уважать и богов своих друзей.
– Ты, однако, не забудь, – строго заметил Марсак, – о своем обете принести жертву сколотским богам: Папаю, матери Табити, повелительнице земли Апи, Аргимпасе – богине ночи, богу солнца Гойтосиру и Святому мечу, когда убьешь врага. Да и Фагимасада не забудь, за спасение на море.
– Как же, как же, старина! Разве я осмелюсь нарушить обет, данный вашим богам, да еще на их собственной земле! Они не простили бы мне такой забывчивости и при случае отомстили бы. Боги везде одинаковы – они любят приношения, жадны, обидчивы и жестоки. Лучше с ними не ссориться.
– Ну то-то! – проворчал скиф. – А то я знаю вас, эллинов. В беде вы готовы обещать собственную голову, а потом у вас и волоса не получишь.
6
На перекрестке улиц шум усилился. Послышались визг лошадей, топот копыт и чьи-то крики, в которых звучали боль и возмущение.
