улыбка.
— Хорошо, мой мальчик. Поступай, как знаешь. Мы больше не будем вмешиваться. Но прошу тебя успокоить ее. Сам же видишь — это очень важно. Теперь о Майкле…
— Чтобы этот Майкл в преисподнюю провалился! — уже не мог я сдержаться. — Майкл подождет до завтрашнего утра! Пошли погуляем по саду, Фриц.
Сапт не стал уговаривать дальше. Чем больше я узнавал этого старого вояку, тем отчетливее убеждался, насколько обманчива бывает внешность. Под грубоватой личиной и циничными высказываниями Сапта таилась и тонкость, и ум, и отзывчивость, и великолепное знание человеческой натуры. По моей пылкой отповеди Сапт моментально сообразил, что я, сам еще не понимая, иду именно по тому пути, на который он тщетно пытался наставить меня. Теперь ему было ясно: красота принцессы для меня будет убедительнее самых красноречивых слов. И Сапт решил предоставить событиям развиваться своим чередом.
Не знаю, можно ли осуждать старого полковника. Он был из той породы людей, для которых благо государства и политическая борьба становится делом жизни. Такие люди руководствуются несколько иными критериями, нежели люди не государственные. То, что с моей точки зрения казалось бесчестным по отношению к Флавии да и ко мне самому, Сапту представлялось не больше чем дальновидным политическим ходом. Король, интересы которого охранял Сапт, по мнению старого хитреца, ничего не терял, если я расположу к себе Флавию. Так или иначе, когда мы вызволим короля из беды, она все равно должна будет стать его женой. Если же король погибнет, мои ухаживания за Флавией окажутся очень кстати. Ибо, хотя мы с Саптом ни разу больше не возвращались к этому разговору, я не сомневался: если мы не вернем короля, мне придется до конца дней своих править Руританией. Сапт скорее умрет, чем уступит престол Черному Майклу.
Вечером в честь Флавии состоялся пышный бал. Мы с принцессой открыли его кадрилью, потом станцевали вальс. Присутствующие просто буравили нас взглядами, и я мог лишний раз убедиться, с каким нетерпением все ждут нашей свадьбы.
Потом, за ужином, на который все были приглашены после бала, я с изумлением обнаружил, что принцесса смотрит на меня восторженными глазами и ловит каждое мое слово. Я забыл обо всем на свете. Вне себя от восторга и счастья, я вскочил с места и, сорвав с шеи ленту ордена Красной Розы, надел ее на шею принцессе. Столовая огласилась аплодисментами. Я посмотрел на Сапта и Фрица. Полковник прятал улыбку, склонившись над бокалом с вином, Фриц, наоборот, хмурился. До конца ужина мы не обменялись с Флавией ни словом. Через некоторое время Фриц легонько коснулся моего плеча. Это был знак, что мы с принцессой можем удалиться в маленькую гостиную, где нам подали кофе. Мы с Флавией встали из-за стола. Придворные незаметно вышли, и мы остались одни.
Французские окна, или по-иному большие застекленные двери маленькой гостиной, выходили в дворцовый парк. Спустилась тихая теплая ночь, наполненная запахом цветом. Это были мучительные минуты. Я изо всех сил боролся с обуревавшими меня чувствами. Думаю, что я, наверное, выдержал бы все на свете, кроме того взгляда, которым вдруг наградила меня Флавия. В ее глазах я прочел одновременно и нежность, и недоумение, и еще многое-многое другое, из-за чего я вмиг забыл про свою миссию, и про короля, заточенного в Зенде. Вы думаете, я помнил в тот момент, что она принцесса, а я самозванец? Какое там! Она была так хороша, что я, помимо всех мудрых решений, которые принял сегодня днем, бросился перед ней на колени и взял ее за руку. Нам не нужно было слов, нам хватало наших чувств и этой ночи, которая, казалось, выдалась такой прекрасной специально для нашего объяснения. В следующее мгновение наши губы слились в поцелуе. Вдруг она резко оттолкнула меня.
— Надеюсь, это всерьез? — строго спросила она. — Или все дело в том, что вам надо укрепить положение?
— Всерьез, — тихо ответил я. — Я люблю вас больше, чем имею право. Люблю больше жизни, больше чести и чувства долга!
Если бы она вдумалась в смысл моих слов! Но она сейчас искала только доказательства моей искренности, и ничего более для нее не существовало. Прижавшись ко мне, она шепнула:
— Как я была бы счастлива, если бы вы не были королем! Тогда нас не связывало бы ничего, кроме любви. Я люблю вас, Рудольф. Я сама себе удивляюсь. Ведь еще недавно мне казалось, что я не испытываю к вам никаких чувств.
— Недавно? — спросил я.
— Ну да, — просто ответила она, — раньше я вас не любила.
Я ликовал! Теперь я мог быть уверен: король тут ни при чем. Я, Рудольф Рассендилл, и никто иной, завоевал сердце Флавии! Я крепко обнял ее за талию.
— Значит, вы раньше не любили меня?
Она улыбнулась и, глядя мне в глаза, прошептала:
— Наверное, это потому, что раньше я не видела вас в короне.
— Значит, раньше не любили? — не отставал я.
Она тихо засмеялась.
— Вы это так спрашиваете, будто только и ждете подтверждения.
— А я и жду его.
Она вздохнула.
— Только умоляю, берегите себя, Рудольф. — Теперь в ее голосе послышалась тревога. — Вы же сами понимаете — он кипит от бешенства.
— Кто, Майкл? О, если бы дело было только в Майкле… — вырвалось у меня.
— А что вас еще может волновать? — удивилась Флавия.
И тут я почувствовал, что у меня есть шанс разом стать самим собой и, быть может, обрести счастье. Я собрал всю свою волю и, отпустив руки Флавии, отступил на шаг. До сих пор эта сцена стоит у меня перед глазами. И, несмотря на то, что прошло много лет, я словно наяву слышу, как ветер за окном шелестит листьями вяза.
— А если бы я не был королем, Флавия? — начал я. — Если бы я был просто дворянином, и…
Не успел я договорить, как она схватила меня за руку.
— Даже если бы вы были преступником и вас посадили в городскую тюрьму, для меня вы оставались бы единственным королем, — сказала она.
«Да простит меня Бог!» — воскликнул я про себя и, не выпуская ее руки, продолжал:
— Если бы я не был королем…
— Молчите, — снова не дала она мне договорить. — Вам нечего сомневаться и проверять мои чувства, Рудольф. Ну, подумайте сами: могла бы я смотреть на вас так, как теперь, если бы просто хотела стать королевой?
Она смущенно опустила голову.
С минуту я держал ее в объятиях. Несмотря на все блаженство, меня продолжала мучить совесть, и я понял, что невзирая на интересы государства, должен немедленно признаться ей.
— Флавия, — начал я. Голос едва слушался меня. — Флавия, дело в том, что я не…
Видимо, почувствовав по моему тону, что сейчас я скажу что-то важное, Флавия подняла голову и внимательно посмотрела на меня. Но в этот момент послышался шум гравия на дорожке парка, и мгновение спустя в двери показалась коренастая фигура.
Тихонько вскрикнув, Флавия отпрянула от меня, и я так и не договорил того, что хотел. В гостиную вошел Сапт. Он отвесил почтительный поклон, но я заметил, что у него сердитое лицо.
— Виноват, ваше величество, — сказал он. — Спешу вам доложить, что его преосвященство кардинал уже четверть часа ожидает, чтобы вы дозволили ему удалиться.
Я посмотрел Сапту в глаза и уловил недвусмысленный упрек и предостережение. Трудно сказать, давно ли он оказался в парке, но в гостиной он появился вовремя.
— Нехорошо злоупотреблять временем его преосвященства, — покорно ответил я.
Флавия ни словом не обмолвилась Сапту о наших чувствах, но по ее сияющему лицу и по тому, как равнодушно она протянула ему руку, даже куда менее наблюдательный человек, чем Сапт, моментально понял бы все. На мгновение лицо Сапта озарилось грустной улыбкой. Он склонил голову и поцеловал Флавии руку.
