думал я, и чем больше я убеждал себя, тем сильнее стремился в Руританию. Да и как могло быть иначе, если такой страстный путешественник, как я, до сих пор не побывал в одном из самых процветающих королевств Европы? И вот именно в эти дни я вдруг раскрываю «Таймс» и вижу сообщение, что коронация Рудольфа Пятого, нового короля Руритании, состоится в столице королевства, городе Стрелсау. В объявлении также указывалось, что торжество произойдет не позже, чем через месяц, и обещает быть чрезвычайно пышным.
Едва я это прочел, как мое решение окончательно созрело. Я задумал во что бы то ни стало успеть на коронацию и начал спешно готовиться к отъезду. Я ничего не сказал ни брату, ни Розе, ибо боялся, что они не найдут в себе сил порадоваться за меня. Вот почему, щадя их нервы, я объявил, что решил немного передохнуть в Тирольских горах. Я наведывался туда довольно часто, и сообщение мое их не удивило. Правда, Роза тут же посмотрела на меня с осуждением: этой достойной и трудолюбивой женщине была неприятна сама мысль об отдыхе, когда в мире существует столько обязанностей. Однако я все хорошо продумал и метким выпадом не только вернул ей хорошее расположение духа, но даже вселил нечто вроде надежды, что я наконец-то взялся за ум.
— Я ведь еду туда не просто так, — многозначительно заявил я. — В прошлый раз я обнаружил там одну общину. Их нравы и обычаи заинтересовали меня, и я решил продолжить наблюдения. Надеюсь, — тут я совсем раздулся от важности, — экспедиция принесет мне свои радостные плоды.
Странно, что Роза не усмотрела в моей краткой речи ни выспренности, ни неестественности. Напротив, ее глаза засияли, и она восторженно прошептала:
— Как интересно! Пожалуйста, дальше, Рудольф.
— Ну, — послушно продолжал я. — В данный момент изучение тирольских общин грешит некоторыми пробелами, и мне хотелось бы их заполнить исследованием… Я назову его…
— О! Рудольф! — Теперь эмоции просто переполнили Розу, и она захлопала в ладоши. — Я все поняла! Вы пишете книгу. Да вы у нас просто молодчина! Роберт, — повернулась она к мужу, — мне кажется, ученый труд очень поднимает престиж нашего Рудольфа.
— Совершенно согласен, — важно отозвался мой брат, — в наше время такой труд — наиболее прямой путь в высшие политические сферы.
Тут необходимо заметить, что сам Роберт отдал щедрую дань именно этому пути. Особенно он гордился двумя своими произведениями — «Бэрлсдон о древнем теоретизировании и современной фактографии» и «Мнения политического исследователя о конечном результате». Ни тот, ни другой фолиант, по-моему, не смог бы осилить никто, кроме автора, однако в качестве «пути» они оказались брату небесполезны, и он действительно вошел в высшие политические сферы.
— Спасибо тебе, Боб! — лицемерно воскликнул я. — Я верил, что ты поймешь меня!
— Вы обещаете мне написать книгу? — спросила Роза, и в голосе ее звучали мольба и надежда.
— Нет, я слишком суеверен, чтобы обещать, — немедленно отозвался я. — А вдруг не наберу достаточного материала? Но если наберу… — И я сделал чрезвычайно эффектную паузу.
— Ты прав, мой мальчик, — поддержал Роберт, — к такому делу надобно подходить очень ответственно.
— Не понимаю, при чем тут какой-то материал? — надулась Роза. — Я спрашиваю не про материал, а про книгу.
Обычно ее простодушие совершенно выбивает меня из колеи, и, ошеломленный, я могу дать любое обещание. Но на этот раз я проявил завидную осмотрительность и не стал ничего обещать. Да и как я мог поступить иначе, когда ни секунды не сомневался, что никто и никогда не прочтет ни строчки о моей экспедиции. Теперь-то я понимаю, сколь смешон и самонадеян каждый, кто, подобно мне, так определенно рассуждает о будущем. Ибо в данный момент я именно тем и занимаюсь, что исполняю мечту Розы. Правда, и уехал я не в Тироль, и книга, которую я пишу, вряд ли приблизит меня к тем, кто управляет Великобританией. Сомневаюсь и в том, что она понравится Розе. Леди Бэрлсдон ждала от меня обстоятельного исследования, а не какой-то там повести, — литераторов эта прелестная особа невысоко ставила. И все-таки, вот моя книга. А есть уж в ней достоинства или нет, судить вам, дорогие читатели.
Глава II. Кое-что о мужских шевелюрах
Мой мудрый дядюшка Уильям уверял: еще не родился на свет такой путешественник, который нашел бы в себе силы покинуть Париж раньше, чем через сутки. Пусть даже ты спешишь куда-нибудь в другое место, утверждал дядюшка, все равно этот закон действует непреложно. Славный старикан был натурой здравомыслящей и все свои заключения строил исключительно на основе богатейшего жизненного опыта. Вот почему, едва добравшись до Парижа, я поспешил снять на сутки номер в «Континентале». Приведя таким образом свою жизнь в согласие с «законом дядюшки Уильяма», я отправился к своему другу Джорджу Фезерли, который работал в британском посольстве. Мы славно пообедали с Джорджем у Дюрана, потом заехали в оперу, а после ужина решили навестить общего приятеля. Бертрем Бертран (так звали этого чудесного молодого человека) писал стихи, у которых находились даже поклонники. Кроме того, он уже много лет был корреспондентом одной из крупных лондонских газет и соотечественник всегда находил радушный прием в его парижской квартире.
Когда мы пришли, у Бертрема уже собралось общество из нескольких вполне милых молодых людей, которые покуривали и вели неторопливую беседу. Словом, все было так, как бывало обычно у Бертрема. Вот только он сам удивлял нас неожиданной угрюмостью. Обычно веселый и словоохотливый, он сегодня был явно чем-то расстроен, и, видя, что он не расположен к веселью, гости вскоре разошлись по домам. Когда мы наконец остались втроем, я начал изо всех сил подтрунивать над меланхолическим настроением Бертрема. Поначалу он пытался отшучиваться. Когда же я позволил себе пройтись вскользь по влюбленным молодым людям, которых настолько охватила меланхолия, что они даже старых друзей перестали замечать, Бертрем совершенно неожиданно для меня кинулся ничком на диван и исполненным тоски голосом завопил:
— Можешь смеяться сколько угодно! Я ведь и правда влюблен! Безнадежно влюблен!
— Утешайся тем, что это может пойти на пользу твоим стихам, — не растерялся я.
Но я тут же увидел, что слова мои привели его в ярость. Он сдерживался из последних сил, я — тоже. Разница между нами была лишь та, что он едва подавлял в себе гнев, а я — смех. Наблюдать его сейчас и впрямь было презабавно. Сердитый, с взъерошенными волосами, он так самозабвенно курил, будто вознамерился уже в ближайшие дни покончить с запасом табака во Франции. Потом перевел взгляд на Джо Фезерли и вынужден был убедиться, что для этого человека не существует ничего святого. Джо Фезерли стоял, подпирая спиной камин, и ехидно улыбался.
— Ты все еще продолжаешь эту нудную историю, Берт? — спросил он. — Неужели тебе еще не надоело? Да пойми ты, все равно у тебя ничего не выйдет. Тем более, что она завтра вообще уезжает из Парижа.
— Знаю, — буркнул Бертрем.
— Правда, останься она тут, для тебя бы все равно ничего не изменилось, — продолжал бессердечный Джордж. — Она бы никогда не снизошла до какого-то там журналиста.
— Лучше бы я ее вообще никогда не видел!.. — с тоской отозвался Бертрем.
— Друзья мои, — наконец вмешался я, — если бы вы сочли возможным объяснить, о ком идет речь, обещаю, я внимал бы вам с куда большим интересом, чем прежде.
— Ее зовут Антуанетт Мобан, — сказал Джордж.
— Де Мобан, — сварливо уточнил Бертрем.
— Ах, вот оно что! — удивился я; дама эта была мне известна.
— Долго вы еще будете меня мучить? — взмолился несчастный влюбленный.
— Куда же она едет? — неумолимо продолжал я.
Тут Джордж, позвякивая мелочью в кармане, кинул на Бертрема еще более ехидный взгляд и самым что ни на есть любезным тоном произнес:
