Не все участники ночного моления оказались увлеченными ритуальными танцами и пением. Один внимательно наблюдал за херсонесским отрядом. И, не ожидая дальнейшего, вышел навстречу Бабону. Это был рослый скиф с русой бородой и прямым крупным носом. Он не торопясь приблизился к всадникам и протянул их главному пергамент, свернутый трубкой.
– Что это? – сердито и надменно спросил Бабон, подбоченясь.
– Это, – ответил скиф по-эллински, – преславная агарская княгиня Табана справляет тризну на могиле своего мужа Борака.
– Борака? – почти закричал Бабон, наливаясь злостью. – Агарская княгиня?.. Хо!.. И вы осмелились приблизиться к воротам священного города, который недавно пытались разграбить?! А ну, в арканы весь этот сброд!
Бабон уже поднял руку, намереваясь дать сигнал к атаке. Но словно по мановению волшебного жезла, плясуны остановились и быстро подняли с земли копья. Мгновенно они окружили свою княгиню плотным кольцом и ощетинились блестящими остриями. Из-за кургана медленно выехал десяток конных, тоже с копьями. Это обстоятельство подействовало на наглого и трусливого Бабона с необыкновенной убедительностью. Он завертел головой, понимая, что в такой обстановке лучше оглянуться в поисках пути для возможного бегства, нежели лезть на рожон.
Он обратил внимание на протянутый пергамент.
– Ага! Что это? – совсем другим тоном переспросил он.
– Это охранная грамота, выданная прекрасной княгине Табане самим Диофантом, войска которого уже заняли Неаполь. В грамоте говорится, что великий понтийский стратег берет под свое покровительство вдову князя и разрешает ей свободно выполнить свой долг на могиле мужа. А все, кто обидит княгиню, головой ответят самому Диофанту по законам войны!
– Ого! – изумился Бабон. – А ну, Гекатей, посмотри, – так ли это?
Все оказалось так.
Посрамленные разведчики повернули коней обратно. Вслед им опять раздались дикие и странно- кликушеские выкрики вдовы и завывание скифов. Вдова продолжала свои моления, не опуская рук. Она даже не взглянула на греков, словно их здесь и не было.
Удалившись на приличное расстояние, Бабон изругался.
– Вы мальчишки! – заявил он спутникам. – Может, вы думаете, что Бабон испугался этого демонического действа?.. Нет!.. Вы о другом подумайте!.. Я уже заметил, что Диофант ведет двойную игру. Он воюет со скифами на поле битвы и заигрывает с ними после войны. Не одна жена Борака под его покровительством. Он возвысил пьяницу Гориопифа, он посадил высоко нашего недруга Дуланака! Он не преследует многих, кто участвовал в войне против Херсонеса! О, хитрый человек!.. А еще хитрее – Бритагор!.. Но и мы не столь уж просты!.. Вот ужо уйдет флот…
3
Всадники давно скрылись во мраке ночи. Моление продолжалось, но становилось не таким исступленным. Люди утомились, их движения замедлились, выкрики стали менее громкими, чем вначале. Наконец женщина опустила руки и в изнеможении присела на сиденье из попон.
– Вот и все, Лайонак! – усталым голосом произнесла она, принимая из рук бородатого воина чашу с вином. – Я все выполнила на могиле Борака по закону предков. Он теперь не будет мучиться голодом и жаждой в стране вечных снов, ибо много мяса и вина мы отдали ему, на год хватит!.. Я сказала Бораку: «Ищи своего друга Фарзоя среди мертвых, здесь его нет!» И это все!.. Теперь я могу вернуться в Агарию, к своему племени, и никто не упрекнет меня в забвении памяти умершего. И ты, Лайонак, поезжай к себе на Боспор! Там тебя никто не узнает, ибо ты оброс бородой, война состарила и изменила тебя. Здесь же, в Скифии, тебе делать нечего… Позови Таная.
– Танай! – негромко позвал Лайонак, – подойди. Херсонесцы уехали.
У костра появился человек в скифском колпаке и одежде пастуха. Только по подстриженным усам можно было узнать в нем оргокенского повстанца, прошедшего трудный и опасный путь вожака крестьянских отрядов.
– Ну, Танай, скажи, а куда ты?.. Тебя ищут псы княжеские. И Диофант не простит тебе твоих подвигов. Дуланак и Гориопиф – твои враги лютые. Рать твоя рассеяна.
– Рать моя, великая княгиня, соберется по первому моему зову, да только не время сейчас. Ослаб народ, а враги сильны.
Танай присел на корточки перед костром и стал подкладывать в огонь сухие стебли полыни.
– Поедем со мной в Агарию, – предложила княгиня, наливая чашу вина и протягивая ее смелому воину, – такие, как ты, нужны агарскому племени!
– Спасибо, княгиня! За вино и за доброе слово! Но, прости меня, не верю я, чтобы Фарзой погиб. Хочу разыскать его и освободить! Один он смог бы стать настоящим народным воеводой и освободить Скифию!
Глаза Табаны вспыхнули, словно она ожидала этих слов. Но тут же погасли.
– Нет, – произнесла она, печально опустив голову, – если бы он был жив, я знала бы об этом.
Лайонак настороженно поднят руку и прислушался. Он уловил неясные звуки со стороны моря.
– Ты ждешь Пифодора, – усмехнулась княгиня меланхолически, – напрасно. Пират побоится высадиться на берег около Херсонеса. Да и что он может знать?
– Но я слышу плеск весел!
– Это смех ночных духов… Давайте заканчивать тризну!
По знаку Лайонака котлы были сняты с треног, все воины, усталые после плясок, уселись вокруг. Началось обильное поминание покойного князя Борака. Люди жадно ели мясо, пили вина, привезенные на вьюках щедрой княгиней. Последняя вздыхала и продолжала бормотать не то молитвы, не то заклинания.
