Баксаг опять поклонился и вошел в хижину, чтобы принести требуемое. Сердце его колотилось от волнения, хотя он был уверен, что ночной гость давно ушел и сейчас пробирается где-то среди степных трав, спеша на запад. Однако помедлил, осторожно оглянулся, прислушался к голосам царских людей, заглянул за бочки-дуплянки, желая убедиться, что его нет. И отпрянул в испуге.
Скиф продолжал спать, раскинув руки на подстилке. Утомленный, измученный, он проспал рассвет и сейчас сладко посапывал носом.
Старый пасечник растерялся, не зная, что предпринять. Мысли спутались. Потом выпрямился и решил действовать. Торопливо налил в долбленые липовые чашки жидкого меда, накрошил в него сухих лепешек и вышел к гостям.
– Ешьте, – предложил он, – а кто напиться захочет – вода в жбанке. А я займусь своим делом.
Он взял лопаты и внес в хижину. Вышел оттуда и опять вошел. Погремел досками, прислушался. Фракийцы мирно беседовали, чавкали. «Пора», – подумал он. Стал будить спящего. Тот через мгновение был на ногах. Перед ним стоял Баксаг и делал руками предупреждающие знаки.
– Тише, тише… – говорил он одними губами, – ты долго спал. Наехали фракийцы, слышишь, говорят… Я думал, что ты уже далеко…
Гость насторожился, словно готовясь к прыжку. Лицо его залило синей кровью, на лбу выступила испарина. Он прищурил потемневшие глаза, губы скривились.
– Почему, старик, ты не разбудил меня до рассвета?
– Видит бог, заспался. А с вечера думал, что ты сам поднимешься и уйдешь. И хлеб для тебя положил, вот он. Собака меня разбудила. Вижу – всадники… Теперь лежи, не подавай голоса. Я закидаю тебя соломой и разной рухлядью. Они поедят и уедут, тогда и ты уйдешь… А лучше – ночи дождись…
– Хм… – недоверчиво и опасливо взглянул скиф, – добро, спрячь меня.
– Эй, старик! – послышался сердитый голос сотника.
Баксаг поспешно вышел.
Все обошлось бы хорошо, если бы не случилось незначительного происшествия. Сотник, пытаясь разжевать кусок ссохшейся лепешки, выпеченной из черного жмыха с отрубями и древесной корой, наколол язык об острую шелуху, запеченную в хлеб, и сразу разъярился. Он плевая кровь и ругался, мешая слова скифские, фракийские и эллинские.
– Это что ты дал мне? – встретил он старика свирепым окриком, выплевывая на ладонь окровавленную жвачку и бросая ее в лицо старику. – Что это?
– Это хлеб, господин, – смиренно ответил старик, обтираясь рукавом.
– Хлепь? Ты смеешься надо мною, раб! Это – сухой коровий помет! Ты захотел причинить мне боль! Хотел отравить царский сотника?..
Савмака опять изумила брань и неуважительный тон сотника, обращенный к деду и… хлебу. Как он осмеливается бросать хлеб и ругаться? Хлеб был обычный, иного Савмак не ел и не видел. Вкусный, кисловатый. Его ели с молитвой, и считалось большим грехом уронить хотя бы крошку под ноги. Хлеб – это дар богов. Но что это? Сотник оплевал деда Баксага и пустил ему в голову чашку из-под меда. Старик уклонился, но стальная искра блеснула в глазах.
– Это хлеб, господин, какой мы едим…
– Какой ты ешь? Собака, ты дал нам свой рабский хлеб! Как ты смел? Я царев сотник и рабского хлеба не ем!
Черномазый явно раздувал ссору, использовав хлеб как предлог. Он с бранью размахнулся и ударил Баксага плетью. Тот не успел загородиться рукой, и жесткая воловья кожа оцарапала ему скулу.
Савмак опять ощутил приступ незнакомого чувства. Ему хотелось драться. Он не выдержал и кинулся к обидчику с криком:
– За что бьешь дедушку, он старше тебя! Он тебя медом накормил! Хлеб тебе свой отдал!
Фракиец удивленно взглянул на неуклюжего подростка и неожиданно ударом сапога свалил его на землю. Савмак быстро вскочил на ноги, но получил новый ударь в живот.
– Это бунт! – крикнул сотник, обращаясь к воинам. – Связать этого щенка, что бездельничает на пасека!
Но молодой сатавк имел скорые ноги и хороший слух. С быстротой и легкостью степного прыгунка он метнулся к ульям. Воины поспешили было выполнить приказание старшего, но пчелы так сердито гудели, что они остановились в нерешительности. Парень исчез в кустах и наблюдал оттуда.
– Вы оба бунтовщики! – продолжал шуметь сотник. – А ну, старик, давай нам мед, мы его заберем с собою! Иначе твой внук весь царский мед съест!
Баксаг понял, для чего понадобился сотнику скандал с хлебом.
– Мед не мой, витязь, а царский. Возьми, если имеешь право.
– Не разговаривай! Я сам отвезу мед царю. Эй, люди, готовьте сосуды для меда!.. Надо обыскать хижина!..
Старый пасечник похолодел от страха, когда фракийцы бросились в хижину и стали там хозяйничать, вытаскивая дуплянки с медом и пустые. Страшное стало неизбежным. Из хижины послышались удивленные и гневные возгласы, ругательства, потом какой-то шум, грохот и глухой удар. Фракиец с окровавленным лицом выскочил из хижины, крича:
– К оружию! В хижине проклятого старика скрываются лихие люди!
Наемники являлись воинами-профессионалами, и их готовность к бою можно было назвать высокой. Они сразу все оказались в строю с обнаженными мечами, готовые отразить натиск обнаруженного врага.
