— Не знаю, но здорово.
Я вздохнула:
— Ах, Гипрон, мне давно не было так хорошо…
Джарит напрягся. Выждав минуту, вполне достаточную для того, чтобы прийти в себя или сказать что-нибудь, я чуть отодвинулась от него.
— Что-то не так?
Он смотрел мне в лицо:
— Почему ты сказала это?
Я попыталась вспомнить, что я такого сказала. Вроде: «Мне давно не было так хорошо».
— Я слишком долго жила без мужчины.
Он все смотрел на меня, словно ждал ответа. Потом покраснел.
— Наверное, я просто волнуюсь. Просто не верится, что я здесь с тобой, вот так.
Я дотронулась рукой до его лица:
— Я рада, что ты здесь.
Он взял меня за руку. Наши пальцы сплелись, и мы слились в новом поцелуе. Когда мы оторвались друг от друга чтобы отдышаться, я улыбнулась:
— Пожалуй, как раз теперь мне положено спросить, не хочешь ли ты взглянуть на мою коллекцию гравюр.
Джарит казался заинтригованным.
— Ну, спрашивай.
Я спросила. Он не возражал.
Моя спальня напоминала атриум: такая же воздушная и полная зелени. Стен почти не было, только арочные окна с деревянными переплетами и медной фурнитурой, а в придачу к ним зенитный фонарь над кроватью. Лежа среди всех этих воздушных одеял и подушек, я ощущала себя в облаках.
Мы с Джаритом свернулись на постели, прижимаясь кожей к коже, мы изучали друг друга в свете полуденного солнца, льющегося в спальню. Мы идеально подходили друг другу; его бедра прижимались к моим, его руки гладили мою кожу. Я двигалась в такт его движению, затем замедлилась, удерживаясь на краю, балансируя там вместе с ним до тех пор, пока мы оба не сдались и не рухнули в водоворот наслаждения.
Потом мы лежали под простынями — Джарит на спине, закрыв глаза, я — свернувшись в изгибе его руки.
— Соз?
Я сонно пошевелилась.
— Соз, проснись.
— Ммм?..
— Пора обедать, — сказал он.
Я протестующе замычала. Но он подтолкнул меня еще, обняв руками.
Сначала он просто будил меня, но его движения быстро перешли в ласки. Я вздохнула.
— Ах, Гипрон…
Его руки отдернулись так резко, что я окончательно проснулась. Я открыла глаза, вздрогнув от прохлады. Джарит сидел рядом, глядя перед собой.
Я потянула его за руку, пытаясь уложить:
— Что случилось?
Он посмотрел на меня:
— Вот уже второй раз ты делаешь это.
— Что делаю?
— Называешь меня Гипроном.
Мое блаженно-сонное состояние как рукой сняло.
— Я назвала тебя Гипроном? — Да, теперь я вспомнила: я действительно называла его Гипроном. Я поежилась:
— Прости меня.
Он лег рядом и натянул на нас одеяло.
— Кто такой Гипрон?
Лежа под одеялом, в уютном кольце его рук, я чувствовала себя в безопасности. Возможно, настолько в безопасности, что смогу даже рассказать ему то, что он просит. Я приоткрыла спрятанное глубоко-глубоко в сознании воспоминание так, как приоткрывают створку шкафа. Там висело солнце — темное солнце. Я закрыла створку.
— Соз? — Джарит посмотрел на меня, как человек, считавший, что выиграл в лотерее, и узнавший, что просто ошибся.
— Гипрон был моим мужем.
— Был?
— Я не лежала бы сейчас с тобой, будь в моей жизни кто-то другой, — мягко сказала я.
Напряжение, сковывавшее его руки, отпустило.
— Почему ты ушла от него?
— С чего ты решил, что я ушла от него?
— Кто, находясь в здравом уме, уйдет от тебя?
Я вздохнула:
— Я рада, что хоть кто-то в целой Вселенной считает так.
— Соз. — Его сознание коснулось моего. — Почему тебе так больно?
— Гипрон умер три года назад. — Вот. Вот я и произнесла это.
Произнесла, и мир не обрушился. — Меньше чем через год после того, как мы поженились.
— Мне очень жаль.
Я попыталась пожать плечами, как всегда поступала в такой ситуации, но в объятиях Джарита это было почти невозможно. Поэтому я ответила куда более искренно:
— Мне тоже.
Он замялся:
— Могу я спросить, что случилось?
— Мой отряд производил проверку колонии в секторе Т-Хи. Гипрон работал там агрономом.
Гипрон. Он заставил меня улыбаться с первой минуты нашего знакомства. И я уже не могла расстаться с ним. Его нельзя было назвать красавцем, и все же он казался неотразимым, особенно со своей озорной улыбкой. Что-то в нем заставляло меня чувствовать себя хорошо, согревало душу.
— Мы поженились через две недели после первой встречи, — сказала я. — Ни он, ни я не знали, что он болен. У колонистов еще не было налажено медицинское обслуживание, и никто еще не знал, что той настройки иммунной системы, что он получил перед отлетом, будет мало. Мы слишком поздно поняли, что с ним стряслась беда. Так он и умер.
— Мне очень жаль, — повторил Джарит, прижав голову к моей, обнимая меня под одеялами. И медленно, очень медленно я открыла тот шкафчик в памяти, в котором хранилось темное солнце. Шкафчик с воспоминаниями — с радостью, с болью. Но я могла смотреть на них. Сегодня я снова могла смотреть на них.
— Знаешь, — призналась я немного позже, — когда я в первый раз увидела тебя, я сразу подумала, что ты эмпат.
— Я и есть эмпат, — он помолчал. — По шкале Кайла я называюсь «эмпатическим целителем».
Я уютно угнездилась в его руках:
— Я так и решила.
— Я не выношу, когда чьи-то эмоции ранят, — тихо сказал он. — Я пытаюсь прикоснуться к ним, чтобы унять боль. Вот только не знаю, помогает ли это на самом деле.
Я поцеловала его:
— Помогает.
— Тогда ты едина в трех лицах, — улыбнулся он.
