великое гулянье народа у Священного дуба, с соревнованиями в силе и ловкости, с раздачей призов победителям и с угощением народа. На празднике должны были показаться во всей мужественной красе и всеоружии отряды понтийского воинства и вновь набранные рати наемников и местных ополченцев. С целью поразить воображение званых гостей было велено лучшим отрядам надеть красные хламиды и гребнистые римские шлемы. Митридат предполагал начать празднование большими пирами и охотами, после чего собрать военный совет и клятвенно обязать всех к немедленному выступлению на запад. Были приглашены цари и князья степных народов.
– Близок час нашего торжества! Отпразднуем – и в поход! Дальше откладывать нельзя! – говорил с самодовольной усмешкой Митридат, смотря в металлическое зеркало. Евнухи затягивали на его животе скифский пояс с кинжалом и кружкой для питья. Это было очередное переодевание «под скифа».
Настроение испортил Менофан, который появился с предупреждением, что народные гулянья у Священного дуба едва ли состоятся. Туда хлынули несметные толпы нищего и разоренного люда, изголодавшиеся поселяне и горожане, в надежде получить кусок с царского стола. Людей в праздничных одеяниях совсем не видно.
– Голодные намерены встретить тебя плачем и молениями о лучшей жизни, – докладывал Менофан с обычной прямотой. – Какие уж тут гулянья!
Митридат почувствовал раздражение и с досадой оглядел мешковатую фигуру воеводы. Ему показалось унизительным и зазорным отменить праздник и отсрочить поход из-за толпы оборванцев, которые по лености и недомыслию остались без пропитания.
– Как же ты допустил, чтобы этот сброд бездельников и нищих испортил наш праздник? – спросил он едким тоном.
– Что делать, государь, – развел руками Менофан. – Тут надо все войско выставить, и то не сдержишь! Голодает чуть не весь простой народ!
– Плохо, Менофан, очень плохо, – сдвинул царь крашеные брови. – Я не верю, что у боспорцев нет хлеба! А тебе порицание за неумение сдержать толпу!
– Да и гостей из степей не будет! – в довершение добавил Менофан.
– Как не будет?.. Ты получил известие? Чего же молчишь?
– Не молчу я, государь! – ответил невозмутимо Менофан. – Но говорю по порядку. Прискакал гонец и сообщил, что Фарзой сказался больным и приехать на празднование не может. И роксоланы с языгами будто направлялись к тебе в гости, но среди степи имели встречу с Фарзоем, после чего повернули назад!
– Так это Фарзой двоедушничает и других мутит? – вспылил царь. – Каков лукавый скиф!.. Млекоед несчастный! Или он забыл, как мой воевода Диофант разгромил Скилура и Палака, а его самого посадил на цепь? Уж не думает ли он, что я не столь решителен, как Диофант?.. Он скоро убедится, что это не так!
– Великий царь, – решительно возразил Менофан, – сейчас ссориться с Фарзоем не время! Боспорские города не надежны, опереться на них нельзя! А война со степью, если ее затеять, пожрет все наши запасы и людей, которые предназначены тобою для похода на Рим!
– Что же ты советуешь?
– У Фарзоя есть умная жена – Табана! Она все дела вертит, Фарзой послушен ей. А Табана в обиде на тебя, ибо полагает, что ты вознамерен на ее место посадить свою дочь Клеопатру. Вот она и настроила мужа против тебя!..
– Табана? – нахмурился царь в гневном раздумье. – Табана! Да как она осмеливается замышлять против меня? Лежит на одре смерти, встать не может, но, подыхая, успевает жалить, как змея под копытом лошади! Что ты думаешь об этом?
– Думаю, что Табана сильна не только своей хитростью, но и дружбой с агарами, а через агаров – с роксоланами! Пока она жива, с нею нужно ладить!.. Пошли ей подарок! А остальное не моей головы дело!.. Ты, государь, велик умом, тебе и думать над этим! А мое дело – готовить войско к походу. Не силен я в хитростях!
– Я думаю. А если степняки не приедут – не великое горе! – загремел Митридат раскатистым голосом, желая скрыть досаду. – Они еще пожалеют, что оскорбили меня! А в поход я заставлю их выступить!
– А если они все же не выступят?.. Быть ли великой войне с Римом?
– Быть, Менофан, обязательно быть! Переправим наши шестьдесят отрядов морем к устью Истра, ибо не идти же нам степями такую даль. А там поладим с князьями фракийских народов, союз с ними заключим!.. И пожалуем в Рим на великое столованье!.. Только вместо вина будет литься кровь врагов наших!
– Ну, а праздник Деметры у Священного дуба будет ли?
– И праздник будет, так как праздники отвлекают народ от печалей! Готовьте угощение, жертвенные алтари и награды сильным и ловким! Сразу после торжества – в поход!
«Выходит, он уже не рассчитывает на поддержку скифов и сарматов! – подумал Менофан. – На кого же он думает опереться? Ведь фракийские племена изменили ему, перекинулись к римлянам, остались лишь наемные отряды да понтийская пехота!.. Не мало ли?»
Пригородное войско, разношерстное и разноязыкое, показалось трезвому воеводе слишком шаткой основой предстоящего похода. Сможет ли оно противостоять стальным когортам Рима? Однако противоречить не стал, отметив про себя, что Митридат ослеплен величественными замыслами и не замечает, как быстро ухудшается обстановка.
V
Царь закончил одевание и был готов отправиться за город, дать сигнал начала праздника и великого смотра всех войск. Увидел вошедшего Фарнака, приветствовал его мановением руки. Положив широкие ладони на плечи сына, вперил в его лицо странно воспламененный взор.
– Сын мой, – сказал он в присутствии Менофана, – настал великий час! Мы вынули из ножен меч и скоро двинемся на кровавый пир к римлянам! Там наше величие, наша победа! Все божественные откровения гласят одно – мы победим! Ты будешь навархом передовой флотилии! Мы двинемся на кораблях по голубым дорогам, и пусть птица Алкион совьет гнездо на волнах Понта Эвксинского!.. Зимовать будем на берегах Истра полноводного!
– Вперед, к победе! – ответили враз Фарнак и Менофан, поднимая вверх правые руки, как для удара мечом.
– Эй, принесите дорогого вина! Мы выпьем, дабы веселее выглядеть на пиру! Это будет пир перед походом, после пира весь народ боспорский выйдет провожать нас! Первая остановка – в Херсонесе. Там заберем дополнительные войска и корабли… А скифы и сарматы одумаются, когда узнают о наших первых трофеях, и поспешат за нами на кровавое веселье!
Стоя перед отцом, Фарнак заметил, что, помимо скифского наряда, в который был облачен старый царь, даже борода его была всклокочена на скифский манер. Это было сделано с целью угодить вкусам приглашенного скифского царя и сарматских князей. Но скифы и сарматы отказались прибыть на праздник Деметры и не спешат в дальний поход! Это знали уже все! И царь остался в своем облачении, как артист, приготовившийся к выходу на сцену и вдруг уведомленный, что публика в театр не явилась.
Впервые царевич испытал странное чувство неловкости. Маскарадный наряд не только не достигал цели, более того, он словно подчеркивал очевидный просчет его царственного отца. Артистические способности Митридата, умение стоять выше действительности, увлекать людей и направлять по своей воле события сейчас выглядели как отрешенность от жизни, непонимание подлинного положения в окружающем мире, подмена трезвого разума горячечными фантазиями.
Сейчас царь предстал перед взором сына-наследника не в ореоле таинственного сияния хварно. Это был старик с бугорчатым от кожной болезни лицом, с возбужденно-сосредоточенным, будто остановившемся взглядом когда-то огненных, а сейчас лихорадочно вспыхивающих глаз. Да и устремлен этот взгляд куда-то в пространство, мимо и выше стоящих впереди людей.
«О боги! – мысленно воскликнул Фарнак, словно очнувшись. – Отец не видит правды жизни, он спит с открытыми глазами. Он готов выступить в поход без поддержки сильных и воинственных племен, без опоры
