бесславная смерть!..
Птолемей видел это и решил пожертвовать мулом с вьюками, в которых находились драгоценности царских жен и золотые монеты. В суматохе отступления он не забыл захватить это царское достояние, предполагая зарыть его в землю до лучших времен.
Следуя мгновенному побуждению, он вывел мула навстречу римлянам, спутал ему ноги, и когда тот упал, ударом ножа вспорол вьюки. Золото и самоцветы хлынули прямо на дорогу. Это и спасло Митридата, но погубило преданного раба. Римские воины были ослеплены сверкающим потоком драгоценностей, забыли о преследовании врага, кинулись грабить, передрались между собой, попутно убили и Птолемея. В это время конная фигура Митридата уже исчезла в облаке пыли. Пользуясь замешательством преследователей, царь ускользнул от страшной судьбы.
Но как был оценен этот самоотверженный поступок Птолемея?.. Вспомнил ли Митридат добрым словом преданного слугу, отдавшего за него жизнь?.. Едва ли!.. Митридат не привык дорожить людьми, беречь и ценить их. Он мог возвысить и наградить того, кто послужил ему хорошо. Но не колеблясь посылал этого ценного человека на верную смерть, если не подвернулся под руку кто-то другой.
В стремлении к победе над врагами и укреплению могущества своего царства и собственной власти, Митридат без сожалений жертвовал не только тысячами жизней воинов и рабов, но и друзьями, и кровными родственниками.
– У государя нет друзей и дорогих ему людей, – говорил он в доверительных беседах. – У него есть подданные, которые должны быть готовы в любой час пожертвовать собою для славы своего царя! И сам царь не вправе забывать, что он прежде всего владыка, ставленник богов, призванный богами править людьми, а посему должен стоять выше людей и их слабостей!.. Царь не может позволить себе оказаться во власти чувств, он выше любви, выше ненависти, выше жалости!.. Милость царя – высшая награда, гнев его – голос богов!
Евнух, как и всякий раб, человеком не считался. Он был одушевленной вещью и ею оставался в любом случае. Его преданность считалась не заслугой, а проявлением собачьей привязанности к хозяину, она составляет единственный смысл и содержание его жизни. Евнух не просто раб, он ниже раба! Ведь раб может так или иначе освободиться и стать если не полностью свободным человеком, то подобным ему. Евнуху не нужна свобода, ибо он не в состоянии воспользоваться ею! Изуродованный физически, он не мог иметь семью, детей!.. Ни мужчины, ни женщины не примут его в свой круг, они презирают его. Куда же ему деваться?.. Его единственное место – у ног хозяина! Он, как пес, предан господину, его и держат за неподкупность и поощряют куском хлеба. Если же он погибнет, защищая хозяина или выполняя хозяйский приказ, о нем пожалеют не больше, чем об издохшей собаке!.. И ничего больше.
Поэтому, отправляя с опасным поручением двух наиболее необходимых и надежных слуг, Митридат не тревожился, как он обойдется без их каждодневных забот. Царь решал неотложную и важнейшую для него задачу укрепления собственной власти. И полагал, что при успешном ее решении в преданных слугах и ревностных исполнителях его воли недостатка не будет.
XXII
Караван с невестами и подарками выступил из города в первую половину ночи, дабы не привлекать внимания горожан.
Перед рассветом стража у ворот города была потревожена одиноким всадником, который именем государя потребовал, чтобы его пропустили в город. Старшой стражи было воспротивился, но, узнав, кто прибыл, поспешно загремел ключами.
Так же беспрепятственно ночной гость проник в акрополь и царский дворец. Охране он показался пьяным, так как шатался и еле передвигал ногами. И лишь услышав его стон, а потом разглядев при свете факела влажные следы его чувяков, стражи переглянулись.
– Кровь, – тихо сказал один другому.
– Тсс… – отозвался тот, – какое нам дело! Главное – он знает царское тайное слово, и мы повинны были пропустить его!
Митридат, как всегда, почивал на своем ложе один. Он вскочил, услышав шорох тяжелых занавесей и чьи-то шлепающие шаги. Казалось, вошедший попал под проливной дождь и не успел переодеться. Сжимая в руке кинжал, Митридат всматривался в полумрак опочивальни, еле освещенной чадящим светильником. Увидев неясную фигуру, почувствовал биение сердца и уже раскрыл рот, намереваясь позвать стражу.
Но тот, кого царь принял за лихого человека, упал на колени и застонал. Откинул с лица капюшон. Теперь хорошо было видно искаженное, как бы старушечье лицо.
– Бакх?! – воскликнул Митридат не столько с удивлением, сколько в гневе. – Ты вернулся так скоро? Где мои дочери и караван?.. Что случилось?.. Или вас не пропустили сторожевые отряды, или на вас напали злоумышленники и ты струсил, бежал?.. Говори скорее, отвечай!..
– Погоди, великий царь, гневаться! – с трудом, но без обычного подобострастия ответил евнух. – Да, я вернулся! Выслушай меня, ибо я чувствую, что силы покидают меня, я теряю ясность мыслей… Ты можешь не узнать тайны!
– Где дочери?! – вскричал Митридат, пиная раба босой ногой. – Говори, пока жив! Или я вырежу тебе язык вот этим кинжалом!
Бакх не успел договорить, Митридат в слепой ярости ударил его по голове рукояткой кинжала и разразился неприличными ругательствами, которым научился еще в те далекие времена, когда находился в изгнании и странствовал по дорогам Анатолии в одежде служителя при караване.
В коридорах забегали, послышались возгласы тревоги, лязг оружия. В дверях показались воины с обнаженными мечами. Это были преданные кельты, среди них Битоит. Вбежали заспанные евнухи с кинжалами.
Увидев Бакха, валяющегося в луже собственной крови, Битоит и евнухи переглянулись, несколько успокоенные. Подобные расправы с неугодными рабами были не редкостью в покоях Митридата. Ясно, что царь разгневался и собственноручно поразил провинившегося слугу.
Теперь следовало переждать приступ царской ярости, не подвернуться под его расходившуюся руку. Битоит сделал безмолвный жест и вместе со всеми удалился в коридор. Там остановился, прислушался. Его тонкое ухо уловило как бы предсмертный хрип, потом что-то заклокотало, раздался слабый голос умирающего:
– Злые люди напали на нас! Мы оборонились бы, но большая часть воинов изменила! Они убили Тимофея и ранили меня! Я ударил Клеопатру кинжалом, а Орсабарис не успел. Свалился с коня в кусты!.. Они искали меня, но я притаился, и они прошли мимо… По голосу я распознал Асандра… а с ним людей Фарнака… Митраас!..
– А Фарнак? Был с ними Фарнак? – нетерпеливо перебил царь.
Опять послышались клокотание и стон. Потом ночную тишину дворца рассек яростный рык Митридата:
– Эй, люди, сюда!.. Эй, кто там?!
Битоит с воинами и евнухами, толкая один другого, вбежали в опочивальню. Царь стоял над умирающим Бакхом с перекошенным лицом, напоминая собою в слабом свете коптилки страшного духа мести. Он схватил Битоита за плечи и толкнул к двери.
– Взять!.. Взять немедленно Фарнака! – прохрипел он. – И разыскать этого двуличного пройдоху Асандра!.. Обоих в кандалы до разбора!.. Поднять верную стражу, окружить акрополь войсками! Людей Фарнака обезоружить!.. Митрааса на кол!..
Все сразу пришло в движение. Грохот ног и окрики начальника стражи разбудили всех. Вспыхнули факелы, загремели запоры, дворец готовился к возможной обороне.
А в темных коридорах шептались евнухи, которые до этого стояли ниже Тимофея и Бакха и терпели от них обиды. Смерть двух последних безбородых фаворитов могла означать многое.
– Теперь великий царь будет нуждаться в верных слугах и возвысит нас, поставит на место погибших! Да помогут нам боги!..
