бородой.
– Если все это ты выдумал, – произнес он медленно, но зловеще, – я посажу тебя в подвал с крысами, пусть они обгложут твои кости! Поклянись, что все сказанное тобой правда!
Клитарх поднял обе руки и, потрясая ими, призвал в свидетели всех богов как небесных, так и подземных. Фрасибул сморщился и отвернулся, не желая видеть его грязных ладоней и обтрепанных рукавов.
– Хорошо, я верю тебе, – ответил он. – Пойдешь со мною. И ты, Парфенокл, тоже! Ибо тебе, как члену совета, приличнее первому войти в храм, принадлежащий городу, нежели мне! Сейчас я кликну воинов!
– Как? Сейчас? Не посоветовавшись с царевичем?! – опасливо воскликнул Парфенокл. – Не разгневается ли он?
– Сейчас, только сейчас! Иначе мы там никого не захватим. Ничего, ты, Парфенокл, постараешься завтра успокоить совет и жрецов города, а я возьму на себя труд уговорить Махара! Лучшим доказательством нашей правоты будут захваченные злоумышленники!
– Это так. Только ты не взял во внимание еще одной стороны.
– Какой?
– Народ волнуется и проявляет склонность к Митридату. Если общинники узнают, что мы ворвались в храм, да еще преследуя Митридатова посланца, – начнутся беспорядки!
– Надо разослать тайных людей и распространить слух о том, что Евпория оскорбила богиню и осквернила храм связями с пиратами! И хотела помочь пиратам разграбить Пантикапей!.. А Евлупор – известно – пират!
– Господин, господин! – вмешался Клитарх с подобострастным выражением лица. – Это поручи мне! Я много бываю среди людей и растолкую всему городу о преступнице и ее целях!
– Гоже! Но помни, Клитарх: если ты проболтаешься обо всем, что слышал здесь, – горе тебе!
Х
– Самое правильное – довериться Асандру! – убеждал Гиерон. – Без него тебе не пробраться к царевичу. Сам видишь, Евпория бывает во дворце очень редко!
Евлупор смотрел напряженно в узенькое оконце. В ночном небе мигали белесые звезды. Поручение, ради которого он пробрался в Пантикапей, оказалось далеко не легким. Он колебался, обратиться или нет к Асандру, но и сидеть в храмовом чулане не хотел. Ему мерещилась какая-то опасность именно здесь, под сводами храма. Хотелось действовать, не теряя дорогого времени.
– Нечего нам валяться в этой мышеловке, – наконец решил он, ощупывая стены их убежища. – Будем пробираться к твоему хозяину. Скажешь ему, что я прибыл в Пантикапей по своим делам и могу рассказать ему кое-что новое. А насчет скиталы я еще подумаю. Недолго, конечно. Время летит, мы медлим, а Митридат грядет!
Добравшись до невидимой во тьме дверцы, он с удовлетворением убедился, что она не заперта. «Жрица-то с головой», – одобрительно подумал он.
Шагая тихо, с опаской, они покинули сначала чулан, а потом храм и оказались среди садика, еле освещенного звездами. Гиерон хорошо знал расположение храмовой ограды и места, где обычно дремали не очень бдительные сторожа.
Не выходя на широкие аллеи, они миновали храмовой перибол и прислушались. Было тихо. В конце города лаяли собаки. Соблюдая предосторожности, чтобы не наскочить на ночной вооруженный обход, они скользили от дома к дому, готовые и к бегству и к отчаянной схватке. Добрались до дома Асандра именно в то время, когда более сотни воинов бесшумно окружили храм Афродиты Пандемос и перекрыли его выходы, не зная, что тех, кого они ищут, здесь уже нет.
Ночная тревога началась с того, что один из сторожей проснулся и издал крик, почувствовав, как чьи-то сильные руки схватили его сзади.
Евпория еще не спала. Услышав крик, она поспешно вышла во двор со светильней в руке.
– Кто кричит? – окликнула она. – Эй, сторожа!
– Тише, тише, почтенная жрица! – раздались голоса рядом.
Испуганная женщина в страхе увидела, что ее окружают серые тени воинов с копьями.
– На помощь! – крикнула она, но ее схватили и зажали рот.
Ошеломленных сторожей сбивали с ног и крутили им руки за спину. Девушкам, которые с воплями выбегали из своих келий, давали тумака и угрожали, что, если они будут поднимать шум, их потащат в башню!
Фрасибул и Парфенокл спешили, подгоняя воинов негромкими, но внушительными окриками.
– Скорее к храму, они там! – горячился Фрасибул.
Не зажигая факелов, оба метнулись к храмовой двери. Остановились перевести дух. Одновременно подумали, что злоумышленники могут оказать сопротивление, а потому войти в храм не отважились.
– Дайте огня, больше огня! – потребовал Фрасибул.
Когда факелы вспыхнули и осветили полураскрытую дверь, все решили, что внутри кто-то есть. По знаку перса воины ворвались в храм, но никого не нашли, только богиня встретила их насмешливой улыбкой.
– За пьедесталом богини, – подсказал Клитарх, прячась за спины вооруженных латников, – есть дверца в кладовку! Злодеи там!
Кинулись к дверце, которая легко открылась, осветили факелами небольшую конурку, заваленную рухлядью, но преступников не нашли. Не было и каких-либо следов их пребывания.
– Никого! – произнес ошеломленный Фрасибул. – Никого нет!
– Они бежали! – предположил Парфенокл.
– Или их здесь и не было! – отозвался с досадой перс, бросая угрожающий взгляд в сторону Клитарха.
– Как не было? – жалобно протянул тот, поеживаясь от страха перед обещанным наказанием. – Ведь Итона не могла соврать!
– Где Итона, где она?
В храмовых помещениях Итоны не оказалось.
Евпория услыхала, что ищут Итону, и все поняла. Было очевидно – Итона пронюхала, где скрываются оба мужчины, и донесла властям. Что ж, от нее этого следовало ожидать!
– Злодеи бежали! – послышался противный, плачущий голос Жабы-Клитарха. – Но они были здесь!
«И Клитарх вмешался, этот ком грязи!» – подумала Евпория и вспомнила, что в последние дни он частенько появлялся около храма, беседовал с Итоной.
Собравшись с силами, старшая жрица спросила спокойно, но с оттенком негодования:
– Скажи, почтенный Парфенокл, и ты, Фрасибул, с каких пор вы ночами нападаете на храмы города! И кого вы ищите в жилище богини?.. Вы осквернили храм!
– Это ты осквернила храм! – вскричал в бешенстве Клитарх. – Ты приютила в храме врагов города!
Он размахнулся, намереваясь ударить ее, она увернулась и ответным толчком сильной руки повергла его на пол.
– Облезлый кобель! – вскричала она, раздувая ноздри от волнения. – Да как ты смеешь возводить напраслину на меня, жрицу богини!
– Я хозяин твой, подлая! Ты подняла руку на хозяина! Ты оскорбила меня!
В словах Клитарха был свой резон. Независимо от выкупа, бывшая рабыня или раб до конца дней своих оставались в зависимости от хозяина, обязаны были служить ему, уважать его, даже переносить побои при случае. Поэтому поступок Евпории не понравился Парфеноклу и Фрасибулу.
– Какую напраслину? – вдруг взъярился Парфенокл. – Разве в храме не ночевали двое бродяг?
