— Следите за вашими людьми, сержант. Я знаю, что делаю.
— Как скажете, старший сержант. Здесь вы командуете.
— Вот именно, Санин, — прорычал Вирон. — Здесь командую я.
Тем временем Брук, который не слышал ни слова из этого разговора, работал, как заведенный. Наклониться, пригнуть ботинком жесткую ветвь, потянуть на себя, потом назад, и так до тех пор, пока упрямое порождение здешних джунглей не расщепится на волокна и не отделится от корней. Кусты сопротивлялись его усилиям, как живые, а их колючки норовили изорвать форму. Ладони саднило от шершавой коры и едкого сока. Пот заливал глаза. Больше всего — разумеется, после обиды за несправедливость наказания, Брука раздражала его бессмысленность. Неужели нельзя было использовать этот наряд с пользой для лагеря? Например, выдать солдатам мачете для рубки кустов и носилки для выноса растительного мусора? Даже такому дураку, как Вирон, должно быть ясно — голыми руками они много не наработают.
По левую руку от него Бан Мун сражался с пустившей корни лианой. В паре шагов справа тяжело сопел Людвиг. Отупевший от жары Глазер собирал и стаскивал в кучу обломанные ветки. Пыль на его лице смешалась с потом и стала грязью. Новобранцы работали молча, лишь изредка кто-нибудь из солдат сдавленно ругался, уколовшись о шип.
Слух о том, что Брука вскоре отправят на коррекцию, распространился с быстротой степного пожара. За последние несколько часов никто из взвода не сказал ему ни слова. Больше никто не отпускал в его адрес едких шуточек и не выражал недовольства по поводу коллективного наказания. Брука игнорировали, словно он уже умер. Один только Санин подошел к нему после завтрака, молча постоял рядом, наблюдая, как он чистит ботинки, а потом негромко сказал:
— Ты это… держись, фермер. Все утрясется. Пока он напишет рапорт, да пока его утвердят… Что- нибудь придумаем.
— Все в порядке, сержант, — удивленный таким проявлением сочувствия, ответил Брук.
Что бы там ни решил Твид, Брук вовсе не собирался сдаваться. Утром, во время завтрака, у него возникла идея. Запивая чаем тосты с джемом и маслом, он припомнил случайно подслушанный разговор двух солдат из роты обеспечения, из которого узнал, что в боевых частях постоянный некомплект личного состава. Неожиданно для себя он подумал, что тамошние командиры, наверное, будут рады любому бойцу. Даже такому, как он. В последующие часы его идея приобрела окончательную форму. Бежать! И не просто бежать, а в самое гиблое место! И кто посмеет сказать, что он хочет слишком многого? Ведь ему нужна самая малость. Выжить. Остаться собой. Не превратиться в послушного идиота с выжженными мозгами. Не вернуться домой в виде горстки пепла в капсуле казенного образца. На большее он и не претендует. Ведь он не трус. Никто не обвинит его в дезертирстве, если он сбежит туда, где стреляют.
Вариант с бегством через минное поле под прицелом автоматических часовых и последующим пешим маршем через джунгли он отмел как несостоятельный. Он знал, что несколько раз в неделю из лагеря вылетают транспортные коптеры, увозившие к новому месту службы очередную партию пополнений. Всего- то и нужно — пробраться на борт, смешавшись с толпой. Обычно солдат после переклички бегом загоняют внутрь, и они летят в заваленном имуществом отсеке, смешавшись в кучу-малу, так что у него есть неплохой шанс ускользнуть.
Приняв решение, он неожиданно успокоился. Быть может, его убьют дикари или партизаны. Быть может, он научится солдатскому ремеслу на практике и сумеет дотянуть до вожделенной погрузки на челнок. В любом случае остаться здесь для него — хуже смерти.
Через день все решится, подумал Брук, распрямившись, чтобы перевести дух. Его комбинезон, еще час назад насквозь мокрый от пота, давно высох под палящими лучами. Во рту было сухо, язык распух от жажды, но стоило приложиться к фляге, как влага тут же выходила наружу через пот, и пить хотелось пуще прежнего.
Механические «стрекозы» прошивали заросли на опушке, словно пули. Их сигналы успокаивали: все чисто, никаких следов противника. Но Брук знал: очень часто сложная техника на Луакари необъяснимым образом отказывает и видит не то, что происходит на самом деле. Ничему здесь нельзя верить. Ничему и никому. Доверяй лишь своим глазам и своему сердцу, как на Диких землях. Чувствуй опасность нутром.
«Бежать», — снова подумал Брук. Ему как-то не верилось, что в понедельник он уже не увидит этих угрюмых, озлобленных лиц.
Ничего другого он не желал и ни о чем другом не мог думать. Даже о Веронике, которая отдалялась от него с каждой минутой, с каждым шагом по жесткой, как проволока, стерне. Теперь-то Брук понимал, что она с самого начала спланировала и тот прощальный поцелуй, и свой ранний отлет на попутном коптере. И это было бы просто прекрасно, если бы она не забыла с ним попрощаться…
Но теперь он с чистой совестью мог сбросить ее со счетов. Его детская влюбленность осталась в прошлом, а в будущем его ждали лишь сырые джунгли, засады, перестрелки и — если повезет — космический транспорт, надежная, рассудительная Марина и ферма, откуда его не выкурит и целая армия.
Однако все вышло совершенно не так, как он планировал.
Все началось с того, что Вирону надоело торчать на вышке. Спустившись на землю, он вразвалку, точно медведь, подошел к куче собранного мусора, а затем подозвал к себе Глазера, только что притащившего очередную охапку вырванной с корнем зелени.
— А ну-ка, — не снимая маски, глухо распорядился Вирон, — сожги эту дрянь, пока она снова не проросла.
— Есть, сержант, — пробормотал Глазер. Ему было совсем худо из-за жары. Встав на колени, он несколько раз щелкнул зажигалкой из коробочки аварийного комплекта, который каждый солдат носил в нарукавном кармане. Сочная зелень упорно не желала загораться. Пучки сухой травы, предназначенные для растопки, прогорали впустую, оставляя после себя лишь струйки едкого желтого дыма.
— Вот что, — сказал Вирон после короткого раздумья. — Сбегай-ка на склад вооружений. Спросишь там капрала Асада. Возьмешь у него парочку зажигательных шашек. И быстро! Давай, пошел!
Глазер поднялся с колен и заковылял к лагерю. Мертвая трава цепко хватала его за ботинки. При каждом шаге из переплетения сухих стеблей поднимались облачка пыли.
— Я сказал — быстро! — громыхнул рык Вирона. — И выпей воды, дохлая крыса!
Солдат послушно приложился к фляге и ускорил шаг. Вот он прошел мимо Брука, обдав его едким запахом пота и присыпки от мозолей. Глаза его были пусты, точно у мертвеца. Он шел напрямик, срезая путь по неубранному участку и спотыкаясь на невидимых в траве кочках. Всем своим видом он напоминал обильно потеющего пьяного.
Внезапно Брук почувствовал смутное беспокойство. Что-то неправильное чудилось в том, как Глазер бредет сквозь колыхание горячих волн.
— Эй, погоди! — крикнул Брук, но вместо крика с его губ сорвался едва слышный сиплый возглас, беспомощно угасший в траве, будто в комнате со стенами, обитыми марлей.
Глазер не повел и ухом. Один только Бан Мун, с воспаленного лица которого клочьями слезала обожженная солнцем кожа, выпрямился и неприязненно покосился на Брука. Остальные не обратили на крик ни малейшего внимания.
— Стой, дурак! — сорвав маску, уже громче крикнул Брук.
Теперь уже на него уставились все, кто оказался поблизости. В полной тишине раздался чей-то злой смешок. А в следующий миг прогремел взрыв, и Сэм Глазер исчез в вихре земли и черного дыма. Ударная волна прокатилась над травой, толкнула Брука и бросила лицом в колючий кустарник.
— Ложись! — запоздало заорали сержанты, но все и без того попадали на землю, приникнув к ней теснее, чем к любимой девушке.
Глазер наступил на древнее изобретение человеческого гения — прыгающую мину, простое и технологичное изделие, одну из тех игрушек, которые гуманно отрывают человеку ноги, позволяя ему без суеты и спешки истечь кровью. Правый ботинок несчастного вегетарианца с торчащей из него костью описал дугу и шлепнулся возле первого ряда колючих спиралей; левый спланировал куда-то в сторону леса, в то время как его хозяин отлетел в противоположную сторону, упал на спину и застыл, беспомощно разевая рот в попытке протолкнуть в себя хоть немного воздуха пополам с пылью и дымом.
