приезд на каникулы: какой-то ты не такой стал, сам на себя не похож… Помнишь? Это в тот год, когда ты остался здесь всего-навсего на три дня, а потом сбежал, как будто там тебя дети малые ждали… — Мать снова посмотрела на него таким пристальным взглядом, что Кафар чуть было не поверил: она уже обо всем знает. — Если и вправду кто-то там тебя ждет — может, сам все расскажешь? Чтоб и я знала, в чем дело, что с моим сыном происходит…
Ни братья, ни сестры ни разу за все эти четыре года не обратили внимания на то, что он задумчив. Может, потому, что при них он всегда старался быть веселым, разговорчивым? Хотя он и при матери дурачился, как когда-то, шутил, но, видно, чувствовала мать какую-то фальшь, догадывалась, что на самом деле его гложет какая-то забота. Всегдашняя печаль, как огонь под пеплом, жгла его изнутри, но одна лишь мать почувствовала это…
— Между прочим, Гюльназ обручилась. — И снова глаза матери цепко впились в его лицо.
— Я знаю, — тихо отозвался Кафар.
— Знаешь? Откуда?
— В Баку услышал. На базаре кто-то из наших сказал.
— Родственники жениха так долго ее уговаривали… совсем надоели, вот она и согласилась… Только все же не пойму я, почему так получилось…
— Что?
— Ну… вы же любили друг друга…
Они наконец подошли к черному инжиру, посмотрели оба на треснувший угол дома. Едва ли, пожалуй, не впервые в жизни захотелось Кафару, чтобы мать завела разговор о новом доме. Но она молчала, ждала его ответа.
— Может, объяснишь, почему у вас так получилось?
Он решился.
— Мама, ты не обидишься, если я… скажу правду?
Ресницы матери испуганно встрепенулись.
— Ну что ж, говори, — разрешила она, не глядя на него.
— Нет, ты пообещай, поклянись памятью отца, что не обидишься!
— Не трогай память отца, говори, что собирался! — голос матери дрожал.
— Я, мама, я… женился.
Несколько мгновений оба они молчали. Гюльсафа поглаживала растрескавшийся ствол черного инжира.
— Да. И женат ты на разведенной женщине. С ребенком.
Кафара бросило в жар, потом в холод.
— Кто тебе сказал?
— Никто мне ничего не говорил…
— Тогда откуда же ты узнала, что я?..
— Так… Догадалась… Когда мужчина женится на девушке — у него не бывает такого утомленного, такого несчастного вида… У тебя даже смех стал печальным…
И Гюльсафа, снова сжав губы, устремила взгляд на трещину в стене дома. Кафар упал к ее ногам, обнял их.
— Мамочка, да буду я твоей жертвой, прости меня!
— Встань, — сказала мать, даже не взглянув на него. — Встань, соседи увидят. И уходи! Уходи немедленно.
И мать покинула его такой стремительной, такой нервной походкой, которая никак не вязалась с ее годами…
Кафар, все еще стоя на коленях, смотрел ей вслед и со смертельной тоской в сердце думал о том, что теперь все кончено… На этом все кончено, и мать никогда не простит его. Не простит до самой смерти.
— …Значит, ты наконец набрался мужества и все ей рассказал?
— Да, наконец-то все рассказал, — кивнул Кафар.
— Значит, вы с матерью поссорились, правильно я поняла?
— Ну… ссориться не ссорились, но она очень на меня обиделась. Ты не знаешь моей матери, если она обиделась — это на всю жизнь.
— Ай, подумать только, мир теперь нам на голову рухнет! — .расхохоталась Фарида. Смех был язвительный, злобный.
— Для кого как… А для меня действительно мир погиб теперь.
— Даже так! Ну, раз так, тогда слушай, что я скажу. Ноги этой женщины в моем доме никогда не будет!
— Да она и сама наш порог не переступит, даже если мы начнем ее умолять.
— Умолять! Еще чего! Чтобы я ее умоляла? Не приедет — и черт с ней! И чтоб братья-сестры твои тоже сюда носа не казали! Можно подумать, я из-за этого переживать буду! Ха-ха-ха! Да мне только лучше будет, спокойней, а то знаем мы вас, деревенских — дай только волю, так они тут же дом в постоялый двор превратят: один уедет, другой приедет…
Тут они оба увидели, что проснулся от их голосов Махмуд, испуганно смотрит на них.
Фарида ушла на кухню. Махмуд быстро подбежал к отцу, прижался к его ногам. Кафар погладил мальчика по голове, и Махмуд улыбнулся, спросил шепотом:
— А почему мама опять тебя ругает? Кафар подхватил сына на руки.
— Она не ругает, сынок… — сказал он.
— Я же вижу! Ты что думаешь, я не понимаю, да? Она тебя из-за бабушки ругает. — Он прижал губы к уху отца. — А почему мама не любит бабушку Гюльсафу? — Кафар пожал плечами. — А свою маму, старшую бабушку, она очень любит. Всегда нам pacсказывает про старшую бабушку.
Кафар удивился:
— Старшая бабушка? Когда это она стала старшей? По возрасту старше бабушка Гюльсафа…
— Ну да, — не поверил Махмуд. — А почему же тогда мама всегда говорит, что бабушка Басира — наша старшая бабушка?
Кафар снова пожал плечами. Махмуд оглянулся на дверь и еще тише зашептал:
— Мы к ней ходили, когда ты уезжал… А она правду говорит, что бабушка Гюльсафа никогда к нам не приедет?
— Да что ты, сынок, обязательно приедет. Разве бабушка Гюльсафа сможет прожить без тебя? Приедет и возьмет тебя с собой в деревню. Будешь там лазить по деревьям, рвать бабушке груши, яблоки.
— А на коня она меня посадит?
— На коня? Обязательно, и на коня посадит, и на ослика.
— А конь хороший? Он быстро скачет?
— Крылатый конь, он несется как ветер.
— Тогда скажи ей, чтобы она скорее приезжала! — А когда вернулась Фарида, Махмуд крикнул торжествующе:- Ты знаешь, мама, у бабушки Гюльсафы есть конь! Крылатый, быстрый, быстрее ветра! И ослик у нее есть!
— Как же, держи карман шире! — буркнула Фарида и понеслась в соседнюю комнату — там захныкала проснувшаяся Чимназ.
Махмуд хотел спросить еще у кого-нибудь — есть все-таки у бабушки Гюльсафы лошадь или нет? Но подумал, подумал и решил пока никого ни о чем не спрашивать. Насупившись, он пошел играть во двор.
Мать Кафара так ни разу к ним и не приехала.
В самом конце учебы, уже на пятом курсе, Кафар устроился на работу. День этот, пятое марта, запомнился ему на всю жизнь. Фариде он сказал об этом вечером, когда она вернулась со своей фабрики. Сначала она не поняла, в чем дело, точнее, просто не услышала его слов — у нее сегодня были неприятности: последнее сшитое ею платье не понравилось заказчице. Расстроенная, она начала ворчать прямо с порога: «Просто с ума люди посходили! Раньше эта уродина, — Фарида имела в виду свою привередливую заказчицу, — всегда в восторг приходила от моих платьев, а теперь как будто весь мир перевернулся — то не так, это не так, фасон ей не подходит. И сама все морду кривит. Не-ет, думаю, тут не
