художественной литературе я читал, что, если во время качки петь или вообще на что-то отвлечься, болезнь отступает. Так что эти трое вовсю бубнят мантру «Поедем красотка кататься», и им вроде помогает. Думаю, процентов на семьдесят — это голимое самовнушение. Но главное, что работает. А вот что делать с оставшимися, я пока ума не приложу. Пока пробую разные травки, варианты песен, грызть валерьяновый корень, но бабам один фиг хреново, а следовательно, их мужики недовольны, естественно, мной!
А что хуже всего, блюющую команду поместили на мою лодку, дабы была под постоянным присмотром специалиста, а значит, нам с Витьком и Тишкой приходится грести за всю компанию, да еще и вечно выслушивая жалобы, охи и ахи.
Ну и плюс к этому вернулся стандартный набор: кто-то палец ущемил, кто-то долбанулся рукой о край лодки, излишне энергично махнув веслом, и теперь она почти не двигается, покрывшись гигантским синяком. Дитятко-дристун опять взялся за свое, и стандартный набор травок ему уже не помогает, хоть пробку из «железного» дерева вытесывай. Еще одно чадо траванулось, догадавшись сожрать какую-то выловленную в море ящерицу. Парнишка был из лесных, и хорошо, что его прибрежные приятели вовремя заметили, предупредили, что она ядовитая, и сразу притащили ко мне. Напоил парня разбавленной морской водой и заставил хорошенько проблеваться, и так несколько раз подряд, а потом накормил углем, благо запас его уже давно занял свое законное место в моей «аптечке». Все равно пришлось сидеть с ящероглотателем всю ночь, сбивая жар, отпаивая травками и напевая какие-то обрывки песен, потому как этого от меня ждали. А утречком снова за весло, и бодрячком, бодрячком. Кто-то опять мается плохими снами, у кого-то очередные проблемы. А тут еще и две бабы оказались беременными, и пришлось камлать, отгоняя от них злых духов. Короче, когда вечерами все вылезают из лодок, дабы отдохнуть, у меня-то и начинается самая жаркая пора.
И все это только первая неделя пути. Что будет дальше? Это есть предмет моих ночных кошмаров! Ага, вот опять звук колокола, закрепленного на лодке Лга’нхи. Сигнал идти к берегу.
Ну хоть колокол мой пришелся на «ура». Мало того, что ирокезы мгновенно разработали и освоили систему оповещения (а когда караван более чем из сорока лодок растягивается на большие расстояния (и лодки, и экипажи у нас очень разные), это бывает более чем актуально). Так еще и по вечерам народ собирается вокруг него и наслаждается звуками звенящей бронзы.
Местные вообще очень неравнодушны к звукам. Это для нас Там звуки не более чем обычный фон, и надо хорошенько гуднуть в автомобильный гудок или врубить сирену, чтобы привлечь чье-то внимание посредством звуков. Тут звуки важны не меньше зрения. Звуки предупреждают, извещают и рассказывают. Звук шуршащей травы под ногами может оставить тебя голодным или предупредить о подкрадывающемся хищнике. А Лга’нхи как-то открыл мне «страшную тайну» (ему и в голову не приходило, что для кого-то это может быть секретом), как он узнает, что кто-то подкрадывается к стоянке задолго до того, как тот входит в пределы видимости и слышимости. Оказывается, кузнечики начинают звенеть по-другому, когда кто-то крупный проходит мимо них! Кузнечики, крики птиц и шуршание ветра по травам или волнам. Слушая степь с закрытыми глазами, он узнает о ней больше, чем я, доведись мне хоть раздобыть бинокль или телескоп. И остальные местные от него не отстают. На слух они и предсказывают изменение погоды, и получают бездну информации, будто по радио выпуск новостей слушали. Даже малейший оттенок звука важен для них и хранит множество полезных сведений.
Потому и в звон колокола они вслушиваются совсем по-другому. Их куда больше привлекает даже не столько громкое «бам», сколько медленное затихание вибрации в стенках колокола. Иногда наш барабанщик, приставленный заодно и к колоколу, просто водит бронзовым пестиком по бронзовому боку, а ирокезы слушают получающийся звук и медитируют, плывя и растворяясь в воздухе вместе с едва уловимым звоном. Временами у меня складывается ощущение, что, подари я им патефон, они бы и то так ему не радовались и не удивлялись, как этой «магической» штуке.
А некоторым в это время приходится работать, ловя на себе удивленные взгляды, как такой Великий Шаман, сделавший кол’окол, не может справиться с каким-то там детским поносом.
Но сегодня я все лечение спихнул на Витька — он уже много раз ассистировал мне на перевязках и приготовлениях отваров, так что справится сам. Потому что меня задолбало вечно догонять основной караван, ловя на себе осуждающие взгляды остальных. Но что поделать — в нашей лодке осталось только два мужика, на больных баб да Тишку надежды мало. Нет, Тишка, например, очень старается. Даже, пожалуй, слишком. Все хочет компенсировать собственное «уродство» ударным трудом. Потому как именно в подобой тяжелой работе, как гребля, яснее всего выявляется преимущество баб дородных и могучих перед хилыми тростиночками. Но мне, блин, замученная тяжким трудом жена на фиг не нужна. Потому что…
— Лга’нхи мне сказал, что ты со мной поговорить хотел! — перебила мои мысли заявившаяся Осакат.
— Здравствуй, Осакат. Как давненько мы не виделись, сестренка, — начал я сладким голосочком, надеясь прожечь своим сарказмом дыру в ее толстой шкуре и добраться до совести, наличие которой у данного организма начало вызывать у меня сомнения.
— Да как же давно-то? Утром-то и виделись! — слегка насторожившись, ответила она, заподозрив таки что-то неладное.
— Так видеть одно, а вот поговорить по душам, пообщаться. Ну, как у тебя дела? Как настроение? Как вообще? (Витек, брысь отсюда, мы тут чисто по-братски-сестрински разговаривать будем. Услышишь крики и визги, не пугайся, это я Осакат в крысу превращаю!)
— Э-э! А чего это сразу в крысу?
Ишь, как глазки-то забегали в поисках укрытия, а ножки напружинились, только ведь от меня-то не убежишь, и она это знает!
— Я тебе говорил с Ластой больше не цапаться? А ты чего?
— Да я и не цапалась. Она сама, первая начала.
— И чего же она начала такого ужасного?
— Так командовать полезла, кому да чего делать.
— Она и тебе чего-то скомандовала? — делано ужаснулся я.
— Вот еще! — фыркнула сестренка, гордо вздев носик к чернеющему небу. — Попробовала бы она только. Я бы ей!
— Ну тогда чего ты к ней полезла?! Я ведь тебе говорил, что Ласта тебя поопытнее будет и всегда по делу командует. А ты иной раз такую глупость ляпнешь, что нам с Лга’нхи за тебя стыдно становится. А это нехорошо, ты ведь не только наша сестра, ты еще внучка и племянница Царей. Тебе себя с достоинством держать надлежит, а не родню позорить. Лучше бы ты училась у этой Ласты, как бабьими делами в племени заправлять. Но ты не хочешь. Потому что глупая! Да-да, глупая. Умный человек никогда не упускает возможности поучиться. А дурак уверен, что и так все знает!
В общем, так. Я тут подумал. С Лга’нхи посоветовался. Короче, буду теперь тебя уму-разуму учить. А заодно и твой статус поменяем. И не пытайся спрашивать, что это такое. Дело это необычное, и, насколько я знаю, нигде и никогда такого не было. Но я тебя в ученики шамана беру! А то ты работой толком не загружена, поскольку замуж мы тебя пока не выдали (а пора бы уже), вот тебя от безделья на разную дурь и тянет. Понятно?
— Меня?! Шаманом?!?! — Глазки загорелись, мозг с ходу высчитал, что шаманка будет куда покруче, чем бабья вождиха. И воображение с ходу упрыгало куда-то в нереальные высоты, прикидывая, во что бы такое ужасное и противное превратить зазнайку Ласту.
— Учеником шамана, — поправил я ее, спуская с небес. (Приучайся, деточка, шаманский хлеб, как выяснилось, весьма черств и горек.) — И то, если окажешься неспособной, выгоню! А учиться тебе очень и очень долго. Так что на быстрые результаты не рассчитывай!
Да. Наверное, это было не идеальное решение. Но что нам оставалось? Осакат наша занимала весьма странное, по местным меркам, положение. С одной стороны, родовита, как я не знаю кто. А с другой — не пойми кто и есть! Останься она в Улоте или Олидики, уже наверняка давно была бы замужем, а то уже и с ребенком, хлопотала бы целыми днями по дому, шпыняя служанок из «низших» (за простого пахаря ее, чай, бы не выдали). Ну, может быть, втихаря нашептывала бы мужу дельные советы, ведя себя на людях тише воды ниже травы.
А тут, у нас, — великовозрастная пацанка, с уже привычно сидящими топором и кинжалами на поясе (опять же, широком воинском поясе, а не тонком девичьем пояске, не способном удержать такую тяжесть)
