свитеры, многочисленные упаковки колготок, видеокассеты и видеоплеер « Панасоник».
Белокрест с «Шарпом» на плече сделал несколько шагов в мою сторону, загородив мне дорогу. К ляжке у него был пристегнут тонкий нож типа «Survival». Несколько других парней отрезали мне путь к отступлению.
«Прощай, Джулия, — подумал я. — Прощай, плеер. Прощайте, дорогие передние зубы».
— Эй! — неожиданно крикнул один из белокрестов. — Красавчик! Ты, что ли?
Я узнал его, несмотря на обритую голову и цирковой костюм. Это был Мариуш Здун по прозвищу Лис. Сын гинеколога, одного из самых богатых людей в городе. О старом Здуне говорили, что он был в Контрольном Совете «Art-В International AG» и что у него есть доля в «Четырех сестрах».
— Оставь его в покое, Менда, — сказал Лис парню с «Шарпом». — Я его знаю, это мой дружок, добрый поляк. Мы вместе в шулю ходили.
Это точно. Какое-то время Лис ходил в школу. Я давал ему списывать. Без особых результатов, впрочем. Лис плохо умел читать.
Тип в лиловой рубахе, которого за ляжки подняли к петле, дико заорал, дернулся, вырвался и упал на тротуар. Окружившие его белокресты несколько раз пнули и подняли снова.
— Эй! — крикнул один, тот, у которого на шее рядом с «узи» болтался большой белый крест. — Лис! Ты б лучше помог, чем с чудиком-то трепаться.
Этого я не знал. Его называли Большой Гонза, нос у него немного походил на кран умывальника и точно так же блестел.
— Мотай-ка отсюда, Ярек. — Лис почесал подстриженное темечко. — Лучше топай отсюда.
На втором этаже раскрылось окно.
— Тише, там! — крикнул выглянувший оттуда дед с блестящей лысиной. Над ушами торчали два седых кустика, придававшие ему вид филина. — Тише! Тут люди спят. Что за балаган?
— Сгинь, дед! — рыкнул Лис, задирая голову и размахивая «узи». — Ну! Быстро!
— Повежливее, Лис, — успокоил его Большой Гонза, накидывая петлю на шею воющему типу в лиловом. — А вы, родненький, прикройте оконце и идите телик смотреть, как положено доброму соотечественнику. А ежели нет — так я подымусь к вам и дам как след по жопе. Ясно?
«Филин» сильнее высунулся из окна.
— Что вы там вытворяете, парни? — крикнул он. — Что еще придумали? Линч? Да разве ж так можно? Разве ж можно быть такими жестокими? Это не по-людски! Это не по-христиански! Чего он такого натворил?
— Магазины обкрадывал, вот чего! — рявкнул Большой Гонза. — Ворюга, мать его ети!
— Для этого существует полиция! Городская охрана или органы правосудия...
— Помогите, — завопил по-русски тип в лиловом. — Помогите, ради Бога! Спасите меня! Ради Бога, помогите, господин...
— Ага, — сказал «Филин» и печально кивнул. — Вон оно что. Ага.
И закрыл окно.
— Иди, Ярек, — повторил Лис, вытирая руки о грязные брюки.
Я побежал не оглядываясь. В северной стороне города нарастала канонада. Были слышны глухие выстрелы танковых орудий.
— Нееееет! — долетело до меня сзади.
— Польша для поляков! — рявкнул Большой Гонза. — Наверх его. Boys! Hang him high![42]
Я еще слышал, как белокресты запели «We Shall Overcome».
По улице промчался бэтээр, воняя выхлопными газами. На броне было написано белой краской: БОГ, ЧЕСТЬ И РОДИНА. Это означало, что Гражданская оборона бдит и никто нам ничего плохого не сделает. Теоретически.
Я добежал до пересечения улиц Урсулинок и Джималы[43]. Здесь стоял второй бэтээр. Была еще изящная баррикада из мешков с песком и шлагбаум. Баррикада и шлагбаум помечали границу. То есть: где мы — там шлагбаум, а где шлагбаум — там граница. Баррикаду и шлагбаум охранял взвод добровольцев. Добровольцы, как все добровольцы мира, беспрерывно ругались и беспрерывно курили. Они были из Крестьянской самообороны, что было ясно из надписи на бэтээре: НЕ ТИРЯЙ НАДЁЖЫ!
— Куда, сопляк? — крикнул мне один из охранявших шлагбаум сопляков.
Я не счел нужным отвечать. Если на пути в школу отвечать всем патрульным, баррикадникам, шлагбауманщикам, заградителям и контрольным пропускникам в Сувалках, то охрипнешь навеки. Я побежал дальше, срезав мостик на Черной Ганке.
— Wohin?[44] — рявкнул из-за немецкой баррикады фрайкампфс, выряженный в бронежилет и вооруженный М-16 с подствольным гранатником. За ремешок шлема у него была засунута пачка «Мальборо». — Halt! Stehenbleiben![45]
«Leck mich am Arsch»[46], — подумал я, припустив в сторону парка.
Наш прекрасный парк когда-то, по рассказам покойного дедушки, носил имя маршала Пилсудского. Позже, во время Второй мировой войны, это название заменили на «Парк Хорста Весселя», после войны покровителями парка стали «Герои Сталинграда» и оставались таковыми достаточно долго, до тех пор, пока маршал Пилсудский снова не вошел в милость, а его бюст — в парк. Позже пришла Эра Быстрых Перемен. Маршал Пилсудский стал вызывать неприятные ассоциации — он был усат и совершал перевороты, в основном в мае, а времена были уже не те, когда можно терпеть в парках бюсты усатых субъектов, обожающих поднимать вооруженную десницу на законную власть. Независимо от результатов и времен года. Тогда парк переименовали в «Парк Белого Орла», но запротестовали другие национальности, которым в Сувалках было несть числа. Запротестовали горячо. И действительно. Поэтому парк назвали «Садом
