явиться в любую минуту.
Плотник опасливо оглянулся, покосился на холмик свежей земли, укрывающей снятый с дерева скелет. Но тут же гордо поднял голову.
— Что до вашей справедливости, — проговорил он, глядя на пастора, — так я и сам уверен, и вас уверяю, что с ней управятся и без нас. Ее лошадь пала тут же за Пенакуком, не иначе — загнала, вы же видели труп. А продираться пехом по безлюдью она долго не сможет, потому как хромая она. Так что правосудие ей свершат холод и голод, и за палача будут медведь, волк иль краснокожие. Останется от нее не более, чем вон от этого... Белые косточки, догола обглоданные. Так что можно возворачиваться домой и с чистой совестью сообщить всему графству...
— Нет! — оборвал его констебль Корвин резко и убедительно. — Я не поверну, пока не схвачу ее. Или не увижу труп. Впрочем, касательно трупа — сомневаюсь. Не забывайте, с кем мы имеем дело. Будь это обыкновенная девка, мы бы ее уже давно поймали. Но она не обыкновенная. Таким, как она, ни голод, ни зверь дикий нипочем. Нипочем, потому как сила в ней бесовская! Забыли, на что был способен Джордж Берроуз из Салема? Хоть внешность у него была никудышная, однако ж в раскинутых руках он мог держать тяжелый мушкет и бочонок патоки неведомо сколько, потому что...
— Какое это имеет отношение к делу? — резко перебил плотник. — А?
— А такое, — фыркнул Генри Корвин, — что не в пример некоторым слабакам я не трус какой-нито. Я при виде всякого мертвяка в штаны не напускаю и не пою, мол, домой хочу.
— Ты ж сам только что чертом пугал, Корвин.
— Я ничего не боюсь!
— И я!
— Успокойтесь, господа, — остановил пререкания хриплый голос Джона Мэддокса. — Примиритесь. А бояться Бога одного следует. Я так понимаю, констебль Корвин, что вы за продолжение погони?
— Да и впрямь. Хочу видеть девку на виселице и не намерен передоверять казнь ни волкам, ни краснокожим. И я не плотник, скелетов не пугаюсь.
— Мистер Гопвуд?
Дядюшка Уильям передвинул языком жвачку табака за другую щеку, сплюнул на папоротники. Несколько секунд помолчал. Но Джесон Ривет не сомневался в его ответе. И не ошибся.
— А мне — все едино. Как скажете, преподобный. Велите идти — пойду. Велите возвращаться — тоже хорошо. Я — как вы.
— А я, — пастор пронзил плотника взглядом, — я за то, чтобы погоню продолжать. Ибо так велит закон и так велит Писание. И этого было бы довольно даже в том случае, если б я оказался в меньшинстве. Но в меньшинстве-то вы, мистер Стаутон.
— Интересная у вас арифметика, преподобный. И похоже, маленько рановато вы подсчитывать начали.
— Арифметика у меня верная, — холодно ответил пастор. — Господа Корвин и Гопвуд согласны со мной. Стало быть, у нас три голоса против двух. И на том конец голосованию. Не спрашивать же мнение мальчишки. И уж тем более — индейца. Стало быть, идем дальше по следу.
— Нету следов, — проговорил гортанным голосом Измаил Сассамон, словно дух появляясь из чащи.
— Что значит нету? — поморщился Абирам Торп. — И куда же они подевались? Ты как следует смотрел, Измаил?
— Нету следов.
— Следов нету, — после долгого молчания повторил Адам Стаутон. — Так куда же идти? Куда прикажете, Преподобный? Куда, констебль? И ты, Измаил? Твоего индейского мнения тут не спрашивают и с ним не считаются. Но я, черт побери, как раз охотно б его узнал.
Индеец смотрел на него, и лицо у него было словно у вырезанной из дерева куклы.
— Куда, — повторил плотник, даже не пытаясь скрывать насмешки, — прикажешь идти?
— Туда, где тропы. — Лицо Измаила Сассамона по-прежнему ничего не выражало. — Топоры слышно. Тут недалеко лесосека.
Отряд молча, даже не дожидаясь команды, оказался в седлах. Измаил мчался первым, остальные — за ним с такой скоростью, с какой только можно было ехать в лесу. Вели Абирам Торп, уже готовящий мушкет, и констебль Корвин. Джесон Ривет замыкал группу. Его уже приучили знать свое место.
— Интересно, — ворчал ехавший перед ним Адам Стаутон, — кто тут шурует посередь пущи? Чтой-то не слыхал я о поселениях к западу от Уорчестера и плантаций Пенакук.
Уильям Гопвуд не ответил, занятый рассматриванием полок пистолета и аркебузы. Джесон Ривет знал, что дядюшка умеет обращаться с оружием. Впрочем, это знали все. Кстати, только из-за этого дядюшку взяли в отряд. Уильям Гопвуд пользовался, если так можно выразиться, славой убийцы. Все знали, что он смолоду охотился в лесах на пенобскотов, пекуотов и нашуев, ходил на сенеков и могавков, что у него хранится коллекция скальпов. В основном, как утверждали злословы, женских.
Преподобный Мэддокс, встревоженный скрежетом колесцового замка, обернулся в седле. Он тоже знал расхожее мнение о дядюшке. И тоже заметил, как из сонного и безразличного ко всему ленивца Уильям Гопвуд неожиданно превратился в огненноглазого хищника.
— Стрелять, — прошипел он, — только по команде, мистер Гопвуд. По команде, не раньше. Вы поняли?
Они ехали вверх по течению, лавируя меж зарослей сассафрасов и сумахов. Вскоре и нетренированный слух Джесона уловил сопровождаемый эхом стук нескольких топоров. А немного погодя резкий треск и совсем близкий шум и хруст ломающихся веток известили о результатах усилий лесорубов. Через минуту уотертаунский отряд выехал на лесосеку. Заблестели срубленные деревья и щепки. Пахнуло смолой.
Лесорубов было шестеро. Трое обрубали ветви с поваленной сосны. Двое оттаскивали к краю поляны большие пни, ловко управляя двуконной упряжкой низкорослых лохматых лошадок. Третий, тот, что был ближе всех, собирал и складывал ветви в кучи.
Увидев отряд, лесорубы замерли. Джесон заметил, что у них у всех одинаковые светлые волосы и какие-то странные лица.
— Не бойтесь, люди! — возгласил Мэддокс, немного распахнув епанчу, чтобы стала видна серебряная бахрома, оторачивающая отложной воротник. — Мы добрые христиане, сторонники короля, порядка и закона.
Не походило на то, чтобы лесорубы испугались. Их застали врасплох, это верно, но не испугали. Они, несомненно, видели и мушкет, и аркебузу, и пистолеты, однако на их широких — прямо-таки полная луна — лицах не появилось и тени страха. Эти широкие лица — Джесон Ривет уже понял, что странными они казались из-за отсутствия бород и неестественно светлых бровей и ресниц, — не выражали ничего, кроме полного и тупого безразличия.
— Мы христиане и стражи закона, — повторил преподобный, выпрямляясь в седле и осматривая лесосеку. —
Мы прибыли из Уотертауна, что в графстве Миддлсекс. Мы преследуем сбежавшего из тюрьмы преступника, осужденного судом Массачусетской Колонии на Заливе.
— Этот преступник, — добавил констебль Корвин, — женщина. Молодая светловолосая женщина. Вы видели такую?
Лесорубы глядели на него так, словно он был прозрачным. Словно вообще не понимали слов. Словно вообще их не слышали. Тот, что стоял ближе, отвернулся и спокойно, как ни в чем не бывало стал подбирать ветки.
— Вы что, не понимаете? — заорал Корвин. — Или прикидываетесь ?
Один из лесорубов, самый высокий, переложил топор из руки в руку, раскрыл рот, несколько раз пошевелил губами, ну совсем как рыба. Потом выдал что-то невнятное. И совершенно невразумительное.
— Голландцы, — убежденно отметил дядюшка Уильям. — Это голландцы. Или немцы.
— Голландцы, — заметил Мэддокс, — обычно говорят по-французски. Вы же знаете французский, мистер Стаутон.
