мы с вами, коллега, остановились?
– На том, кто отец ребенка…
– Да-а, это вопросец! От кого родила наша красивая и загадочная Юлия? Она ведь у нас мать- одиночка, так?
– Одиночка, – с готовностью подтвердил автор «Заблудившихся в алькове».
– Вот и чепуха получается! – воскликнул режиссер, от возмущения стукнув трубкой по столу так, что табак извергся из прокопченного жерла, разлетевшись искрами по полировке.
– Почему же – чепуха?
– Потому что красивая и загадочная женщина даже с тремя детьми обязательно кого-нибудь себе найдет, – объяснил Жарынин, сметая горящие крошки в пепельницу. – Я знал одну милую даму, которая три раза была замужем, в каждом браке рожала по ребенку – и ничего: с четырьмя детьми нашла себе нового мужа – депутата, между прочим!
– С тремя детьми, – поправил арифметичный писодей.
– Экий вы педант, Андрей Львович! Одного ребенка, девочку, Ниночку, киску, она родила вне браков, – понежневшим голосом разъяснил режиссер. – А может, подсунем Юльке мужа? Знаете, бывают такие жизнестрадальцы и уродовольцы – больше всего на свете любят брошенных жен подбирать да чужих детей растить… О чем вы думаете?
– Я? М-м-м… А если наша Юлия никого себе не ищет? Она оскорблена, потрясена изменой любимого. Одиночество – ее ответ вероломству мужчин.
– Не ищет? Тогда ее найдут. Обязательно! – уверенно произнес игровод, засыпая свежий табак в новую трубку цвета спелого персика.
– Да, действительно, – согласился автор «Знойного прощания», вспомнив свою первую жену Елену. – Хорошо, допустим, она не одиночка, но вышла за мужчину, которого не любит. так иногда бывает.
– Скажите лучше: иногда так не бывает. Обезлюбевший брак – драма миллионов. Ладно, об этом уже есть кино. Как зовут ее мужа?
– Максим, вы же сказали.
– Нет, Максим – отец ребенка. Как зовут мужа? Разница, надеюсь, понятна?
– Понятна. Николай?
– Нелюбимых мужей так не зовут.
– Василий?
– Так зовут сантехника, захаживающего к похотливой домохозяйке.
– Леонид?
– Это имя для гинеколога.
– Константин?
– Костя? Пожалуй… Да, Костя! Он ее боготворит, а она лишь позволяет себя любить. Знаете, есть такие женщины, обладая которыми не обладаешь, в сущности, ничем, кроме семейных обязанностей.
– Знаю. А дети у них есть?
– Конечно. Ниночка.
– Почему Ниночка?
– А вам жалко? Ниночка – и все тут. И вот что еще любопытно: такие женщины, как наша Юлия, обычно страстно, маниакально, до неприличия, до какого-то душевного искажения обожают своих детей. И чем меньше они хотели иметь ребенка, тем сильнее потом его любят! Знаете, у меня был роман с одной милой матерью-одиночкой. Люсей. Мы познакомились с ней, когда я выгуливал Бэмби, моего несчастного Бэмби…
– Почему несчастного?
– А я вам разве не рассказывал?
– Нет…
– Однажды во дворе он увлекся текущими половыми вопросами, помчался за одной привлекательной сучкой и пропал без вести. Маргарита Ефимовна была в отчаянье, но утешилась, как и все женщины: теперь у нас очаровательный ирландский сеттер, и она души в нем не чает.
– Как зовут?
– М-м… Не важно. так вот, Люся, увидев Бэмби, в ужасе подхватила ребенка на руки, и мне пришлось ей объяснять, что бояться надо не собак, а людей. Слово за слово – и я по типовой схеме пригласил ее в Дом кино на закрытый просмотр. На обратном пути она призналась, что никогда еще не встречала такого интересного человека, как я. В результате Люся оказалась очаровательной постельной простушкой. И это было так мило, так диетично, ибо параллельно я ввергся в бурный роман с аспиранткой кафедры теории театра. Как всякая искусствоведческая дама, она обладала изысканно надломленной сексуальностью и устраивала мне в постели античные оргии. Подробности, учитывая ваше, коллега, состояние, скромно опускаю.
– А какое у меня состояние? – дрожащим от обиды голосом спросил Кокотов.
– Андрей Львович, крепитесь – помощь придет!
– Не надо!
– Придет. Кстати, Люся жила от меня через улицу в двухкомнатной квартире, а ребенка сдавала с детский сад на пятидневку. В общем, все условия. А чтобы легализовать наши отношения, я, последовав давним советам жены, купил кроссовки, спортивный костюм и начал бегать по вечерам. Возвращался через час-полтора, усталый и довольный. Подозрений никаких, ибо в моем возрасте мужчина после десятикилометровой пробежки и тридцатиминутного секса выглядит примерно одинаково. Идеальная связь, которую можно длить годами, но я выдержал только два месяца. Конечно, влюбленная женщина должна нести милый вздор, но если она все время рассказывает тебе о том, как ее сыночек покушал, покакал, посмотрел или улыбнулся… Это невозможно! Последней каплей стал такой вот случай. Забежав к ней и сбросив кроссовки, я в поту трудился над ее женским счастьем, как шахтер-отбойщик над трудным угольным пластом, а Люся вдруг возьми и захихикай. «В чем дело?» – вскипел я. – «Знаешь, Жарик, – сказала она, заливаясь смехом, – что сегодня учудил Кусик?» – «Что-о-о?» – «Представляешь, он показал пальчиком в свой горшочек и спросил: „Мама, а я тоже сначала какашкой был? Какашкой, представляешь?“
– И вы расстались? Из-за одного слова? Эту историю вы хотели мне рассказать? – скривил губы автор «Сумерек экстаза», страдая от одиночества и скисшей подливы.
– Нет, другую. Но я после этого к Люське больше не забегал. А вот почему рассталась Юлия с отцом ребенка?
– Пусть тоже расстанется из-за пустяка, глупого слова…
– Дорогой коллега, если вы хотите стать сценаристом, запомните: из-за пустяка расстаются в жизни. В кино, как и в криминалистике, должен быть серьезный мотив!
– Мотив? Может, он к ней, ну… охладел, что ли?
– Как Земфира к Алеко?
– Примерно, – кивнул писодей, вспомнив про Наталью Павловну, страстно обещавшую по телефону: «Жду, жду, жду!»
– Кокотов, о чем вы сейчас думаете?
– О мотиве! – твердо ответил писатель, продолжая мучительно соображать, куда же могла исчезнуть Обоярова.
– А вы никогда не задавались вопросом, почему Земфира охладела к Алеко, а не наоборот?
– Земфира? Она… К ней нельзя охладеть!
– Правильно, коллега, правильно! И наша Юлия не такая! Она из тех сложных и возвышенных женщин, в наготу которых не веришь до последнего момента, да и после момента тоже не веришь, хочется убеждаться вновь и вновь…
– Но тогда почему Максим ее бросил?
– Какой Максим?
– Мы решили, что отца ребенка зовут Максим.
– Лучше – Георгий.
– Но ведь я…
– Не надо лишних слов! Давайте рассуждать: он у нас кто?
