сценариста»! Сами подумайте! Он, допустим, говорит: «Сто тысяч!» Для кого-то из сидящих в кинозале сто тысяч рублей – огромная сумма. Для другого – это чепуха, а вот сто тысяч долларов – уже кое-что. Для третьего и сто тысяч долларов – ерунда: в Курвшанель с проститутками слетать. Костя должен ей ответить: много, очень много. Читайте дальше!
– Это всё! – тихо отозвался писодей.
– Всё? Почему вы мне постоянно врете?
– Я не вру… Откуда вы знаете?
– Похмелье обостряет интуицию. Ну!
–
– А что – неплохо! – вдруг похвалил Жарынин, открывая новую бутылку «бювета». – Кстати, действительно успокаивает. Одна моя краткосрочная приятельница по имени Карина… Игрой судьбы мы оказались попутчиками в СВ. Вообразите, за окном летящая ночь, а нас внезапная страсть буквально швыряет из угла в угол двухместного купе…
– Я вижу, вам гораздо лучше! – ехидно перебил Кокотов, бросив взгляд на ветку укропа.
– Да, вы знаете, немного отпустило. так вот, когда, миновав Бологое, мы притомились, Карина рассказала мне свою удивительную историю. Ее муж, допустим, Иван Тигранович, служил в министерстве заготовок на приличной должности. Жили они в достатке, согласии, изредка перед сном занимаясь по остаточному принципу любовью. Одна беда: министр Ивану Тиграновичу попался редкий жлоб, сволочь и хам, из хрущевских еще выдвиженцев. Об людей просто ноги вытирал, особенно любил в пятницу вечером, перед выходными, вызвать на ковер и изнавозить так, что человек еле выползал из кабинета. Поначалу Иван Тигранович, вернувшись со службы, чтобы расслабиться, напивался до потери сознания, но у него обнаружили слабую печень – и дело шло прямым ходом к циррозу. Карина призывала мужа к умеренности, умоляла, подсыпала в суп чудодейственную гомеопатию – все бесполезно. Каждую пятницу, воротившись со службы синим от позора, он доставал бутылку и пил, пока не падал со стула. А субботу с воскресеньем, конечно, болел: ни тебе лампочку ввернуть, а про то, чтобы ковер выбить или жену приобнять, – даже говорить нечего. Отчаявшись, Карина полетела за советом в Степанакерт к любимой бабушке. И старая мудрая армянка Асмик Арутюновна сказала: «Стань ему вином!» Вернувшись домой, послушная внучка, чтобы отвлечь мужа от губительной привычки, после очередной взбучки постаралась его по-женски приласкать. Иван Тигранович, надо заметить, откликнулся на это с таким звериным неистовством, будто пытался выместить на нежном теле супруги все свое министерское отчаянье. Карина была потрясена, оскорблена, собрала вещи и улетела в Степанакерт, но мудрая старая армянка Асмик Арутюновна строго ее отчитала и отправила назад со словами: «Лучше грубый муж, чем ласковое одиночество!» Воротившись, послушная внучка решила так: пусть уж пьет, чем зверствовать на брачном ложе!.. Слушайте, Андрей Львович, вон видите – стоит на телевизоре?
– Вижу.
– Налейте мне пятьдесят грамм! Не больше…
– Нет.
– Почему?
– Я обещал Регине Федоровне, – с мстительной твердостью ответил автор «Полыньи счастья», думая о недоступной Наталье Павловне.
– Напрасно.
– Ну и что было дальше?
– Дальше? Дальше наступила пятница. Карина накрыла стол, выставила на середину коньячок, привезенный с исторической родины, оделась как монашка и ждала, надеясь вернуть порывы несчастного супруга в прежнее алкогольное русло. Но не тут-то было: Иван Тигранович вихрем влетел в квартиру, выпил для ярости стакан, содрал с жены ризы и, бормоча что-то про срыв плановых поставок, многократно над ней надругался. так с тех пор и повелось. И чем грубее муж был оскорблен министром, тем невероятнее вел себя на брачном одре. Карина сначала рыдала, потом смирилась, затем стала находить в животных порывах супруга некоторые приятности и наконец всем телом полюбила эти буйные ночи с пятницы на субботу. Заранее надев тонкий черный пеньюар и наложив на лицо призывный макияж, она с нетерпением ожидала возвращения домой Ивана Тиграновича, униженного, растоптанного и жаждущего возмездия. так они и жили. Душа в душу. Тело в тело.
Но тут, как на грех, умер Брежнев, пришел Андропов и начал всюду расставлять своих людей. Жлоба-министра, наградив орденом, отправили на пенсию, а вместо него прислали из КГБ генерала, который прежде курировал борьбу с диссидентами и вследствие специфики этой работы в общении с людьми отличался деликатностью, переходящей в служебную нежность. По пятницам, перед выходными, он приглашал сотрудников в кабинет, угощал чаем с сушками, сердечно расспрашивал о работе, семье, обсуждал с ними новинки литературы и искусства, намекал на то, что скоро в Отечестве подуют свежие ветра обновления. И еженедельные расправы над ждущим телом жены прекратились – как и не было. Иван Тигранович стал возвращаться домой в светлом, приподнятом, даже мечтательном настроении и за ужином объяснял Карине: главная беда в том, что мы не знаем страну, в которой живем, и к тому же непростительно далеко отошли от ленинских заветов. Перед сном он, конечно, как правообладатель, устало проведывал жену, но очень редко и оскорбительно деликатно. Несчастная терпела, мучалась, томилась и наконец, отчаявшись, полетела за советом к бабушке в Степанакерт. Мудрая старая армянка Асмик Арутюновна, выслушав внучку, долго молчала, потом сказала: «Если зверя нельзя разбудить, его надо найти!» И бедняжка стала искать. А как сказал поэт, «женский поиск подобен рейду по глубоким тылам врага». Прощаясь со мной утром на платформе и пряча печальные глаза, Карина горестно шепнула: «Если бы мой Иван Тигранович стал прежним, я бы никогда, никогда…» – и заплакала. Вот так, коллега! – вздохнул режиссер и снова припал к «бювету».
– Значит, на зверя вы не потянули? – не без ехидства спросил писодей.
– Увы!
– Прямо сейчас придумали?
– А что – заметно?
– Конечно.
– Вам легко говорить, вы не рисковали здоровьем ради исконных русских земель. Слушайте, коллега, а сходите-ка за пивом? Оно в холодильнике.
– Нет. Я дал слово Регине Федоровне.
– Экий вы… ортодокс! Ну ладно. Порыв Кости – это хорошо. А по тому, как Юлия ему отдается, через силу, почти с неприязнью, – мы покажем, что брак их давно исчерпан, для нее это – двуспальная неволя. Есть, правда, одна проблема…
– Какая?
– В соседней комнате Варя готовится к зачету, а слышимость в таких квартирах, сами знаете…
– Пусть она уйдет готовиться к однокурснице.
– Молодец! Это выход. Читайте дальше!
– Но теперь действительно всё… – смущенно сообщил Кокотов.
– Как это – все? А что же вы делали весь вечер, пока я бился за целостность Отечества?
– У меня закончилось вдохновенье, – стыдливо признался автор «Похитителя поцелуев».
– Что?! Вы забыли про жену Куприна?! Вот как надо с вами – писателями!
– Видите ли… – попытался оправдаться Кокотов.
– Не вижу! Сейчас я звоню Евгении Ивановне. Поесть нам принесут только после того, как мы закончим сюжет.
– И выпить тоже? – элегантно поддел Андрей Львович.
– Разумеется, – строго ответил режиссер, и лицо его опасно побагровело. – Итак, продолжим: Юлия, разговаривая с Борисом, намекает на их первую ночь у бабушки. Что он ей отвечает?
– Надо подумать.
– Пока вы думаете, я вам скажу, что он отвечает. Он смеется как ни в чем не бывало: «Юлька, ты где пропадала? Почему не звонила? Надо срочно встретиться! Где?»
– Возле гипсового трубача! – предложил писодей.
