— Ну, Шпенглер, машину проверил? — спросил Ренат и каблуком с силой надавил на покрышку.
— Проверил, — буркнул Мишка; его все больше злила наглая загадочность сержанта.
— Уйдем, если что случится, от «почечных баронов»?
— Уйдем…
— Смелый ты парень! Ладно, пошли мортинто выносить…
— Чего? — не понял Курылев.
— Жмурика пошли вытаскивать!
Тем временем с крыльца медленно спустилась «похоронка»: подъесаул Папикян в черной черкеске с пластмассовыми газырями, главврач в белом накрахмаленном халате и со стетоскопом на шее вроде амулета. Последним брел, позевывая, представитель демгородковской общественности изолянт № 330, в прошлом совершенно независимый и абсолютно безвредный народный депутат. Но с ним очень злую шутку сыграли парламентские телерепортеры: они постоянно показывали его на экране и всегда в откровенно спящем виде. В результате именно № 330 крепче всех из депутатского корпуса запомнился адмиралу Рыку, и, придя к власти, он отправил беднягу в Демгородок — «досыпать». Митинг уже закончился, но у заборчика толпилось человек пятнадцать, ожидая выноса тела. Подъесаул Папикян сурово велел им расходиться, потом огляделся и пальцем поманил к себе Рената.
— Ты, что ли, сопровождаешь? — спросил он, ткнув нагайкой в грудь Хузину.
— Так точно, господарищ подъесаул! — дурашливо отрапортовал сержант.
— Вещи обратно по описи примешь. В прошлый раз носки не вернули… Смотри, а то выпорю! Понял?
Войдя в дом следом за Ренатом, Мишка после яркого утреннего света не сразу заметил перемены. Борис Александрович был уже в гробу, установленном на разложенном, как для гостей, столе. Его голова была чуть наклонена вперед, и казалось, что он старается разглядеть ту самую пресловутую царапину на казенных мокасинах. Лена ничком лежала на кровати и устало плакала. Хузин закрыл дверь, накинул крючок, потом прошел вдоль окон, задергивая занавески.
— Вставай! — приказал он.
Лена медленно села на кровати — у нее были потухшие глаза, красное от слез лицо и растрепанные волосы. Увидев Мишку, она машинально начала поправлять прическу, потом передумала и хотела повязать на голову косынку, но вдруг как-то обреченно вздохнула и застыла, уронив руки.
— Я не могу, — чуть слышно сказала она.
— Почему? — спросил Ренат.
— Потому что я не могу… Мне очень плохо.
— Но ты же сказала, если он согласится, — Хузин презрительно кивнул в Мишкину сторону, — ты тоже согласишься. Он согласился. Давай, Акутагава, скажи громко, я согласен.
— Я согласен! — громко сказал Курылев.
— Вот видишь!
— Вижу… — ответила Лена, вставая с кровати. — А как-нибудь по-другому нельзя?
— Нет, — отрезал Ренат и, повернувшись к Мишке, приказал: «— Бери за ноги».
В курсантские годы Курылев каждые каникулы, чтобы подхалтурить к нищенской стипендии, вербовался в разные горячие точки. Однажды под Сухумом их отряд здорово потрепали, и они драпали, попеременно таща на самодельных носилках одного парня, подстреленного снайпером. Может, от страшной усталости, а может быть, просто по молодости, но тогда Мишке труп того щуплого курсантика показался неподъемной тяжести Однако Борис Александрович был на удивление легким.
— Заноси! — скомандовал Ренат. — А ты отойди!
Лена покорно отошла в сторону. Они вынули тело из гроба и плюхнули на матрац. Потом Хузин оглядел получившийся натюрморт вдумчивым дизайнерским взглядом, перевернул покойника на бок и, отобрав у Лены косынку, обвязал ею голову усопшего. В довершение он накрыл труп одеялом так, чтобы виден был лишь кончик этой черной косынки. После всего сделанного, Ренат отошел к двери и оттуда придирчиво оценил результаты своего труда.
— Нормально, — сказал он. — А теперь ты ложись!
— Я не могу! — прошептала Лена и попятилась.
— Тогда все ляжем и по-настоящему!
Она закусила губу и медленно подошла к гробу, встала ногами на стул, а затем начала неловко укладываться в эту, как выражался подъесаул Папикян, «спецтару». Там, внутри, прямо посредине проходил грубый шов, соединявший два куска прапорщицкого сатина. Казалось, стоит только улечься — шов разойдется, и человек навсегда провалится в черную свистящую пустоту…
— Я не могу, — повторила Лена, уже улегшись вовнутрь, точно говорящая кукла в огромную коробку.
— Послушай, Хузин! — не выдержал Мишка.
— А ты, монархист, заткнись! — оборвал сержант.
Потом он, сузив глаза, еще раз внимательно осмотрел кровать: из-под одеяла высовывался мокасин с очевидной царапиной на боку. Сначала Ренат попросту хотел натянуть на предательскую обувь одеяло, но, прикинув, стащил ботинки с покойника и надел их на босые Ленины ступни.
— Пожалуйста, не надо… — всхлипнула она.
— Выносим! — скомандовал Ренат и накрыл гроб крышкой.
Первые два КПП прошли почти без осложнений — там дежурили свои парни. На третьем КПП начались неприятности — утренний зануда сержант из свежего призыва еще не сменился. Он копался в предъявленных бумагах, все время переспрашивал, словно страдал беспамятством, доставал из кармана устав караульной службы и заглядывал туда. Потом, подозрительно осмотрев машину, он приказал Курылеву выйти и открыть заднюю дверь. Ренат, поначалу наблюдавший все это, как бывалый сторожевой пес наблюдает щенячью возню, не выдержал:
— Может, тебе и «спецтару» открыть?
— Нет, не надо… — поколебавшись, ответил новичок.
Забрав все документы, он ушел в караулку Мишка глянул на Хузина — тот сидел в совершенно безмятежной позе, бесцельно улыбался и даже напевал что-то, но совершенно белый от напряжения палец лежал на спусковом крючке автомата. Неожиданно бронированные ворота начали раскрываться, и появившийся сержант-новичок, протянув Ренату проштампованные бумаги, попросил:
— А знаешь, ты гроб все-таки открой!
— Ты некрофил, что ли? — изумился Ренат.
— Согласно приказа…
— Ну, тогда смотри… — Ренат, не выпуская автомата, повернулся и, дотянувшись до узкой части гроба, чуть сдвинул крышку: показались мыски казенных мокасин.
— Еще? — спросил Хузин.
— Еще! — ответил зануда сержант.
— Значит, смерти не боишься?
— Согласно приказа…
Ренат еще буквально на сантиметр сдвинул крышку и коротко глянул на Курылева. Глаза у Хузина были веселые и абсолютно сумасшедшие. Мишка неприметным движением отжал сцепление, включил скорость и был готов по первому знаку рвануть в открытые ворота. И тут вдруг громыхнуло в глубине поселка, над «Осинкой» поднялся черный с красными подпалинами столб дыма, а спустя мгновение на третий КПП обрушился странный град из пивных банок и плодов киви…
Отъехав от поселка километра два, Мишка глянул в зеркало заднего обзора и увидел над Демгородком большую темную тучу похожую на грозовую, но только не синюю, а бурую.
— Львы? — спросил он.
— Догадливый ты, Шпет!
— А зачем вам Лена?
— Не бойся, дендрофил, не для того, зачем тебе.
— Мы поженимся, — совсем некстати сообщил Курылев.
