Антон. Помогите!
Игорь. Галстук!
Маша. Что ты делаешь? Ты же его задушишь!
Игорь. Обязательно задушу!
Лера. Ну и что дальше?
Игорь. Не знаю, но я из одного чудика вот так же должок выбил…
Маша. Спятил? Отвяжи его! Он же в милицию…
Игорь. Никуда он не заявит. Он милиции больше нас боится.
Лера. Хватит! Отпустите его. Пусть уходит!
Сергей. Погодите! Я хочу взять у него интервью!
Лера. Интервью с петлей на шее? Ты пьян…
Антон
Сергей. Почему?
Антон. Мне трудно говорить…
Сергей. А теперь?
Антон. Хорошо, но только выключите диктофон и положите его так, чтобы я видел…
Сергей. Теперь поговорим?
Антон. Что вас интересует?
Сергей
Антон. Понятия не имею.
Сергей. А вот что! Вы очень долго были честным человеком. Вы же не родились взяточником!
Антон. Полагаю, вы тоже не родились шантажистом.
Сергей. Сейчас речь не обо мне. Но вы-то? Диссидент! Вы же при коммунистах в тюрьме сидели.
Игорь. Спер что-нибудь?
Маша. Теперь все, кто при советской власти воровал, диссидентами называются.
Лера. Ты так считаешь?
Маша. Папа так говорит.
Сергей. Твой папа не так уж далек от истины. Но в том-то и дело, что господин Говоров ничего не спер. Он сидел за убеждения. Ведь так?
Антон. Да.
Сергей. Сколько вам тогда дали? Пять?
Антон. Шесть.
Сергей. И вы их честно отсидели.
Антон. Да. Честно.
Сергей. Не стали стукачом, как некоторые…
Антон. Не стал. Хотя, конечно, предлагали и срок обещали скостить.
Сергей. Жалко…
Антон. Чего жалко?
Сергей. Себя. Как вам объяснить? Вы, Тоша, самое большое разочарование в моей жизни!
Лера. Ив моей жизни. После мужа…
Игорь. Чудная у вас жизнь!
Сергей. Заткнись, Кошельков! Пока ты на крысах зарабатывал, мы на митинги ходили. Специально, чтобы Тошу послушать. Боже, как он говорил о прогнившей партократии, о справедливости, о том, что человек не винтик и не шпунтик, но свободная личность, достойная иной жизни!
Игорь. Ладно врать-то!
Сергей. Лера, скажи ему!
Лера. Это правда. Я плакала, когда слушала. Он был как Савонарола!
Маша. Кто-кто?
Лера. Не важно.
Сергей. Но ведь Савонарола не мог стать вором! Значит, с самого начала была какая-то червоточина. Но я ее не нашел.
Игорь. Плохо искал…
Антон. И не нашли бы.
Сергей. Тогда почему? Почему вы, совесть русской интеллигенции, стали вором?
Антон. От того же, отчего и вы, – от обиды.
Лера. От обиды?
Антон. Да. Я всегда верил, что человека уродует несвобода. Оказалось, свобода уродует его еще больше. В том, прежнем мире, который я так хотел разрушить, бедности не стыдились. Мы собирались на крошечных кухнях, пили пустой чай и спорили о будущем. И оно наступило. И были счастливые толпы, ловившие на митингах каждое мое слово, и было упоительное чувство, что я, вчерашний зэк, делаю историю. Я чувствовал себя архитектором, который строит людям, привыкшим жить в бараках, хрустальный дворец! Когда какой-то журналист впервые назвал меня совестью русской интеллигенции, я заплакал от счастья и гордости за свою жизнь…
Игорь. Экие вы все плаксы! Гранкин, это не ты назвал Тошу совестью русской интеллигенции?
Сергей. Не помню. Может, и я…
Антон.…А потом светлые залы моего дворца заполнили негодяи и проходимцы, думающие только о деньгах. Такие, как вы, Кошельков! Мы дали вам свободу – золотой ключ к счастью. Во что вы эту свободу превратили? В отмычку, в фомку…
Игорь. Значит, такую свободу вы нам и дали!
Антон. Бросьте! Вы не только набили себе карманы, вы еще стали глумиться над теми, кому совесть не позволяла красть. Бедность в этой стране стала позором! Вы в глаза называли меня совестью русской интеллигенции, а за спиной шептали: «Дурак! Нищий дурак!» И мне надоело быть нищим дураком. Надоело! В конце концов, я тоже человек. Мне тоже нужны деньги.
Лера. Чтобы покупать студенток на улице?
Антон. Это не ваше дело. К тому же такие досье, которые собирает ваш супруг, стоят не дешево!
Сергей. А что вы сделали с моим досье? Если не секрет…
Антон. Поставил на полку. У меня таких много…
Сергей. Для будущих биографов собираете?
Антон. Вы же сами сказали, что любое вранье сумеете за деньги превратить в