Растоплю, дрожа, камин.Как свирель к устам венгерца,Пусть прильнет к печали сердцаЯркий, угольный кармин…Будут яблоки шипетьНа чугунной сковородке,А в заслонке ветер кроткий,Отогревшись, будет петь.И в сенях, ворвавшись в щельИз-под мутной снежной крыши,Засвистит октавой вышеОдуревшая метель…Ты придешь? Приди, мой друг,—Обратим назло природе,Людям, року и погоде,Зиму — в лето, север — в юг!<1911>Петербург
Из взбитых сливок нежный шарф…Движенья сонно-благосклонны,Глаза насмешливой мадонныИ голос мягче эха арф.Когда взыскательным перстомОна, склонясь, собачек гладит,Невольно зависть в грудь засядет:Зачем и я, мол, не с хвостом?Ей-богу, даже вурдалакСмягчился б сердцем, если б в лодкеУслышал голос кроткий-кроткий:«Алеша, ты б надел пиджак…»Имел бы я такую мать,Сестру, свекровь иль даже тетку,Я б надевал, влезая в лодку,Под шубу пиджаков штук с пять!..А в час обеда, как галчат,Всех надо оделить рукамиИ дирижировать зрачками,Когда наелись и молчат…Сей хлопотливейшей из МарфПоэт заржавленный и тонкий [38],Подносит днесь сии стишонки,Косясь на строгий белый шарф.