Захватанные копотью и пылью,Туманами, парами и дождемГромады стен с утра влекут к бессильюТвердя глазам: мы ничего не ждем…Упитанные голуби в карнизах,Забыв полет, в помете грузно спят.В холодных стеклах, матовых и сизых,Чужие тени холодно сквозят.Колонны труб и скат слинявшей крыши,Мостки для трубочиста, флюгераИ провода в мохнато-пыльной нише.Проходят дни, утра и вечера.Там где-то небо спит аршином выше,А вниз сползает серый люк двора.<1910>
Проснулся лук за кухонным окномИ выбросил султан зелено-блеклый.Замученные мутным зимним сном,Тускнели ласковые солнечные стекла.По комнатам проснувшаяся мольЗигзагами носилась одурелоИ вдруг — поняв назначенную роль —Помчалась за другой легко и смело.Из-за мурильевской Мадонны на стенеПрозрачные клопенки выползали,Невинно радовались комнатной весне,Дышали воздухом и лапки расправляли.Оконный градусник давно не на нуле —Уже неделю солнце бьет в окошки!В вазончике по треснувшей землеПроворно ползали зелененькие вошки.Гнилая сырость вывела в углуСухую изумрудненькую плесень,А зайчики играли на полуИ требовали глупостей и песен…У хламной этажерки на ковреСидело чучело в манжетах и свистало,Прислушивалось к гаму на двореИ пыльные бумажки разбирало.Пять воробьев, цепляясь за карниз,Сквозь стекла в комнату испуганно вонзилось:«Скорей! Скорей! Смотрите, вот сюрприз — Оно не чучело, оно зашевелилось!»В корзинку для бумаг «ее» портретДавно был брошен, порванный жестоко…Чудак собрал и склеил свой предмет,Недоставало только глаз и бока.Любовно и восторженно взглянулНа чистые черты сбежавшей дамы,Взял лобзик, сел верхом на хлипкий стул —И в комнате раздался визг упрямый.Выпиливая рамку для «нея»,Свистало чучело и тихо улыбалось…