Тыча в бронзу пятерней:«Эти вазы, милый Филя,Ионического стиля!»— «Брось, Петруша! Стиль дорийскийСлишком явно в них сквозит…»Я взглянул: лицо у ФилиБыло пробкового стиля,А из галстука ПетрушиБил в глаза армейский стиль.<1910>Флоренция
Дворник, охапку поленьев обрушивши с грохотом на пол,Шибко и тяжко дыша, пот растирал по лицу.Из мышеловки за дверь вытряхая мышонка для кошек,Груз этих дров квартирант нервной спиной ощутил.«Этот чужой человек с неизвестной фамильей и жизньюМне не отец и не сын — что ж он принес мне дрова?Правда, мороз на дворе, но ведь я о Петре не подумалИ не принес ему дров в дворницкий затхлый подвал».Из мышеловки за дверь вытряхая мышонка для кошек,Смутно искал он в душе старых напетых цитат:«Дворник, мол, создан для дров, а жилец есть объект для услуги.Взять его в комнату жить? Дать ему галстук и „Речь“?»Вдруг осенило его и, гордынею кроткой сияя,Сунул он в руку Петра новеньких двадцать монет,Тронул ногою дрова, благодарность с достоинством принял.И в мышеловку кусок свежего сала вложил.<1911>
Я знаком по последней версииС настроением Англии в Персии И не менее точно знакомС настроеньем поэта Кубышкина,С каждой новой статьей Кочерыжкина И с газетно-журнальным песком.Словом, чтенья всегда в изобилии —Недосуг прочитать лишь Вергилия, А поэт, говорят, золотой.Да еще не мешало б Горация —Тоже был, говорят, не без грации… А Платон, а Вольтер… а Толстой?Утешаюсь одним лишь — к приятелям(Чрезвычайно усердным читателям) Как-то в клубе на днях я пристал:«Кто читал Ювенала, Вергилия?»Но, увы (умолчу о фамилиях), Оказалось — никто не читал!Перебрал и иных для забавы я:Кто припомнил обложку, заглавие, Кто цитату, а кто анекдот,Имена переводчиков, критику…Перешли вообще на пиитику И поехали. Пылкий народ!Разобрали детально Кубышкина,Том шестой и восьмой Кочерыжкина, Альманах «Обгорелый фитиль»,Поворот к реализму ПоплавкинаИ значенье статьи Бородавкина «О влиянье желудка на стиль»…Утешенье, конечно, большущее…Но в душе есть сознанье сосущее,