огонек в глазах — все тот же. Но появилось в нем что-то новое, неуловимое, словно перепрыгнул какой-то важный рубеж и теперь обрел новые возможности и опыт, которого ему не хватало. Так не взрослеют, так обретают знания, которые даются тяжело, но стоят бесценно. Быть может, вся дальнейшая жизнь есть только плата за накопленное богатство.
— Не могу понять, в чем дело… — сказал Лебедев, приглядываясь и так до конца не уяснив случившуюся перемену. — Анатомически все тот же, только похудел.
— Это есть, — согласился Родион. — Немного сбавил вес.
— Негодяй! Хитрец! И жулик! — выпалил Аполлон Григорьевич и, чтоб не выпить водки, закинул в рот леденцы. — Я же чуть с горя не спился! Я же чуть больницу по камням не разнес! Я же над вашей могилой слезы проливал!
— И могила, и крест на Серафимовском, все как полагается. Иначе нельзя.
— О змей коварный! О дракон безжалостный! Тоже мне, Орфей нашелся!
— Рад, что вы овладели собой.
— Куда там овладел, — сказал Лебедев, жадно хрустя конфетками. — Чуть с ума не сошел. Не говоря уже о Гривцове. Хорошо хоть ему сходить не с чего… Но как все устроили? Зачем?
— Живому человеку умереть так, чтобы никто не задавал вопросы, пара пустяков. Я вам расскажу, как это делается, может пригодиться. Обо мне еще успеем поговорить. Может, займемся вашими бедами?
Аполлон Григорьевич коварно прищурился:
— Это какими же?
— Во всяком случае, ваша новая любовь к разряду бед не относится. Решили завести семью? Это похвально.
Родиону строго погрозили пальцем, у которого ноготь был разъеден химикатами:
— Ай, как нехорошо. Только с того света, и уже сплетни слушаете.
— Негде было сплетни слушать, — сказал Ванзаров. — Я только ночным поездом приехал, здесь остановился. Квартирка моя на Садовой улице, наверное, уже сдана.
— Вы мне зубы не заговаривайте. Откуда узнали про… Про даму моего сердца?
— Во-первых, от вас не пахнет вашими незабываемыми сигарками. И вы жуете леденцы. Зачем? Чтобы не думать о курении. Кто мог отучить вас от сигарок? Только божественное создание, вам небезразличное. Даже министр внутренних дел спасовал.
— Как хорошо, что вы вернулись! — с облегчением сказал Лебедев. — Как без вас…
— Кто посмел вогнать в тоску? — напомнил Родион.
— Это вы по лицу моему все поняли?
— Как всегда — цветущее.
— Что вы мне, как барышне, комплименты отвешиваете? Участковых заметили?
— Водка раньше полудня — признак печали.
Забыв про обещание вернуться, Аполлон Григорьевич начал рассказывать. Нет, он не рассказывал, а докладывал — четко, ясно и по существу. Не придумывая и не украшая. Как это и было всегда. Рассказывал тому, кто во всем разберется и найдет нужные ниточки. И даже сам выводы делать не рискнул.
Ванзаров слушал внимательно, не перебивая, лишь подергивал кончик уса. Кажется, ему было интересно. Лебедев особенно старался подчеркнуть необычность и ловкость совершенных убийств.
— Наверху уже третья жертва? — спросил Родион.
— И Вендорф всех на уши поднял. Раньше надо было…
— Осмотрим место преступления, — сказал Ванзаров и пошел уверенно к лестнице, словно за этим появился.
Бросив серебро на стойку, Лебедев не без удовольствия пристроился в хвост.
* * *
Родион вежливо поздоровался. Пристав 1-го Казанского, господин Бриженгоф, прижался к стеночке, чтобы не упасть. Чувствительный такой мужчина попался, а еще коллежский советник. Впрочем, смельчаков среди чиновников полиции не нашлось. На появление давно умершего Ванзарова господа реагировали по-разному, но все без исключения реагировали. Кто-то выронил чашку с недопитым чаем, кто-то заехал локтем по бесценной вазе, самые отважные спрятались за спину товарищей, а чиновник Лесников тонким смешком заржал, хоть и служил в пехоте. Что говорить о чиновниках, когда суровые городовые буквально побелели на глазах, что на фоне черных шинелей выглядело довольно контрастно. В общем, немая сцена удалась.
Аполлон Григорьевич с хищным и мстительным торжеством наблюдал за их страданиями, тайно надеясь, что кто-то хлопнется в обморок. Но его не порадовали. Всего лишь за сердце один схватился, а другой выбежал, чтобы подышать свежим ветерком.
Ванзаров с непроницаемым лицом приближался к Вендорфу, который разглядывал гостиную. Лебедев плотоядно потирал ручки (образно говоря), ожидая, как нервный полковник вот сейчас вскрикнет или охнет с испуга. Полковник резво обернулся:
— А, Ванзаров! Очень кстати, вы-то нам и нужны…
Как ни в чем не бывало! И тут Аполлону Григорьевичу открылась истина во всей паскудности: старый лис все знал, виду не показал и провел его, как младенца на веревочке. Ай да любитель обедов! Хоть Лебедев был обижен, но оценил мастерство маскировки. И ведь виду не подал, что знает правду.
Полковник поздоровался с Родионом так, словно простились вчера.
— Вас уже ввели в курс дела? — торопливо начал он. — Я могу надеяться? Ничего, что с поезда? Если что нужно — обращайтесь напрямую. Для вас теперь все возможно. Вы меня понимаете… Только раскройте это дело! Честь семьи! Князья Юнусовы! Три века на службе престолу…
И тому подобное. Родион терпеливо выслушал и спросил разрешения пройти. Вендорф лично раскрыл перед ним двери, пропустил криминалиста и не поленился захлопнуть за ними, чтобы ничто не мешало талантам. Даже сыскная полиция, прибывшая с опозданием.
Лебедев позволил себе задержаться у порога, предоставляя развернуться давно оплаканному другу. Родион начал не с тела, все так же лежавшего на ковре, а с письменного стола. Осмотрев ящики, планшет для письма и чернильный прибор, он перебрал листки, лежавшие тонкой стопкой. Один украшали одинаковые закорючки чьей-то подписи. Этот листок был сложен и спрятан в карман пальто. После чего Родион полез под стол, пошуршал и достал обрывок с тонкой синей линией.
— Аполлон Григорьевич, не определите, что это?
Наконец-то ему дали заниматься своим делом! Лебедев извлек из желтого чемоданчика лупу, посопел над клочком и заявил: остаток банковской книжки. Какого именно банка — неизвестно. Их на Монетном дворе печатают, все одинаковые. Банки только печать ставят.
Родион кивнул, словно именно этого ожидал, и спросил:
— Те барышни записок не оставили?
— Это одна из ошибок убийцы.
— Но не в этот раз. — Ванзаров протянул лист, исписанный торопливым почерком.
Лебедев жадно схватил. В предсмертной записке молодой князь Юнусов просил никого не винить в своей смерти, он не может поступить по-другому, потому что дело касается чести. Он всех прощает.
— Где нашли? — спросил криминалист, вертя листок со всех сторон.
— На столе на самом видном месте лежал. Его рука?
— Определит экспертиза почерка… Но сомневаться трудно.
— Во всяком случае, подпись его.
— А вы откуда знаете?
— У меня в кармане ее образцы. Я пока займусь спальней…
Ванзаров пошел к постели, которая виднелась в открытом проеме. Провел по одеялу, глянул на подушки и вернулся в гостиную. И опять обошел тело стороной. Теперь его заинтересовал шкаф. Открыв створку, он что-то рассматривал, подвигал вешалки и бережно закрыл. После чего прямиком направился к столику с перевернутыми бокалами, понюхал и вернул на место. Но и этого показалось мало. Родион подошел к окну, осмотрел подоконник, открытую форточку и только тогда присел над телом и с особым вниманием изучил брюки.
— Аполлон Григорьевич, обыщите его карманы.
