приветливая капитанша, потом майорша, а вскоре и полковничиха, настроение рот поднималось до патриотической высоты. Тут уж они и маршировать готовы, и на штурм идти. Неприятеля, конечно. В общем, такая женщина и в бой поведет, и обогреет. Редкой бесценной нужности женщина. Особенно в домашнем хозяйстве настоящего офицера. Всегда прикроет от забот. А теперь Серафима Павловна надежно закрывала своим телом проем. Если бы Ванзаров решил проскочить, затея кончилась бы крахом. Застрял и не вылез. Он и не думал действовать силой.
Его удерживали испуганные глаза женщины, наверное еще не старой, но все отдавшей семье и детям. Когда-то в эти глаза можно было влюбиться. Но нельзя же любить только глаза. Ничего больше у нее не осталось. Даже на полицейской фотографии Зиночка Лукина, мертвая, выигрывала с разгромным счетом.
Родион отогнал неправильные мысли и назвал себя.
— Полиция? — тревожно переспросила Серафима Павловна, хотя прекрасно поняла, что за гость пожаловал. — Чего вам?
— Требуется задать несколько вопросов.
— Не знаю ничего, я жена полковника Милягина… Его спрашивайте… Уходите. — И она потянула дверь на себя. Ботинок уперся и не позволил захлопнуть створку перед носом сыскной полиции.
— Вам придется ответить, — сказал невежливый юноша.
Серафима Павловна насупилась и пробурчала:
— Ну, чего еще?
— Полицию интересует молодая барышня, которой вы… — сказал Родион так громко и медленно, чтобы соседи успели прильнуть к замочным скважинам, а госпожа Милягина успела это осознать.
— Что же на лестнице стоять… Проходите… Милости просим… — Она оказалась на редкость сообразительной.
Родиона провели в маленькую гостиную, хранившую следы женской заботы. Полковнику в этих салфеточках, подушечках и статуэточках жилось как поросенку: сытно, но страшно. Было от чего сбежать в Охотничий клуб.
Хозяйка тщательно прикрыла обе двери, ведущие в комнаты, из которых раздавалось шевеление неведомой жизни. Гостю предложили кресло, такое чистенькое и ухоженное, что страшно помять. Сыскная полиция не испугалась, плюхнулась и бесцеремонно положила ногу на ногу, чтобы всем было ясно, кто тут хозяин. Серафима Павловна смотрела на беспардонность юнца с материнской кротостью, но каждая секунда тишины отдавалась в висках тикающей болью.
— Чего вам? — сказала она так, будто говорила совсем иное: «Зачем вы меня мучаете, разве не видите, какая я домашняя и славная, разве полиции есть дело до такой обаятельной пышки, как я?» Но полиции было дело.
— Простите, если испугал, — начал Родион. — Я не желал этого. Буду с вами откровенен и надеюсь на взаимность.
Серафима Павловна не ответила и даже не моргнула. Смотрела на него покорным, давно потухшим взглядом.
— Знаете, что самое трудное в полицейской службе?
Ему не ответили, и он продолжил:
— Самое трудное — это филерить. Филеров учат года три, как не попадаться на глаза, как оставаться невидимым рядом с человеком. Как делать так, чтобы объект не чувствовал твоего взгляда. Мы не знаем, что способны ощутить чужой взгляд. Только поворачиваемся, будто что-то толкнуло. Это сила прямого взгляда. Филеров учат даже смотреть правильно. Следить за человеком — очень сложно.
— К чему мне это рассказываете, господин…
— Ванзаров… Я обещал вам прямой разговор, как с женой офицера. И потому хочу вас спросить: что делали у «Дворянского гнезда» днем 5 февраля?
Милягина метнулась к правой двери, приоткрыла и крикнула командным тоном:
— Клава, Феденьку немедленно гулять!
Послышались протестующие капризы.
— Я кому сказала: гулять? — таким тоном произнесла Серафима Павловна, что Родион невольно вспомнил детство. Хорошо, что он не знал военной дисциплины. Кто командует в доме и жизни полковника Милягина, не вызывало сомнений.
Мадам села, разгладила юбку и выждала, пока не хлопнула входная дверь.
— Продал-таки служивый… — сказала без всякой злобы.
— Каждый дорожит своим местом как может.
— И как же меня нашли?
— Серафима Павловна, позвольте мне задавать вопросы, — напомнил Родион. — Так что вас привело к меблированным комнатам?
— Вот и я думаю: что я там забыла…
— Поделитесь со мной вашими размышлениями.
— Вы такой молодой… — Она запнулась. — А уже людей допрашиваете. Разве можете понять, что… Что такое жить только семьей и ничего не видеть вокруг. Всю себя отдавать, чтобы муж любимый ни в чем не знал недостатка, а только заслуживал чины…
— Я понимаю…
— Нет, молодой человек, не понимаете. Вы — мужчина. И этим все сказано. Потому не сможете понять. Мне скоро тридцать девять, я уже почти старуха в вашем, мужском понимании… И у меня ничего не осталось. Вот сыночка второго выращу, поставлю на ноги, и там уж внуков нянчить. Все, кончилась жизнь. И не было ее вовсе… Понимает он, видали, каков герой! Эх вы, для особых поручений! Нашли тоже кому поручения доверять… Птенчик желторотый…
— Вам знакома барышня Мария Саблина?
— Впервые слышу. И знать не хочу.
— Но ведь за ней вы филерили.
— Вот еще! У меня и времени нет всякими глупостями заниматься. Весь дом на мне, Клавка, дура, только тарелки бить умеет.
— Зачем же спрашивали про Саблину у швейцара?
— Про кого спрашивала? Ни про кого я не спрашивала…
— Отпираться глупо, он свидетель и может показать…
— Вот пусть и покажет! — Серафима Павловна только чуток возвысила голос, и это показалось окриком: — А я ему в глаза посмотрю, и тогда увидим, кто правду говорит!
Пожалуй, такой эксперимент может закончиться обмороком. И вовсе не госпожи Милягиной. Родион терпеливо перевел дух и спросил:
— Вы знакомы с госпожой Основиной?
— Не имею чести.
— Фамилия Пигварская вам о чем-нибудь говорит?
— Не представлены… Долго еще? Мне прибираться пора.
— Мы не на допросе, и я не хочу, чтобы вы подумали, что…
— Опять на искренность давить станете? Ну, валяйте…
— Как прикажете. Где вы были утром 6 февраля?
Милягина что-то прикинула и сказала:
— Шестое — это когда было?.. Сегодня, значит, восьмое… А, позавчера. Совсем дура стала… Как обычно: Феденьку в гимназию отвела и за покупками. Весь дом на мне. Больше некому…
— У вашего мужа есть любовница? — спросил Родион.
— Наверно, есть, тот еще кобель. Махни юбкой, побежит хвост задрав. Это у вас, мужчин, сорок лет — седина в бороду…
— Много у него было романов?
— Считала я их, что ли? Вот еще занятие.
— Что бы вы сделали, если бы вам в руки попалась любовница полковника?
— Что бы сделала… — мечтательно улыбнулась Серафима Павловна. — Волосенки бы ей
