За бесполезным куском тряпки обнаружился крайне полезный ящик. Стоит заметить, что личные телефонные аппараты в столице появились у избранных. А для общего доступа — один на весь участок.
Покрутив ручку и гаркнув в черный амбушюр четыре цифры, отчего барышня на коммутаторе сползла в легком обмороке, Лебедев притоптывал в нетерпении, пока на том конце не ответили. Он кратко поздоровался и потребовал аудиенции. Прямо сейчас.
* * *
В полицейской службе полковник Вендорф больше всего ценил обеды. Первую половину служебного дня он прикидывал, что и где будет вкушать. А вторую с грустью вспоминал минувшие закуски и горячее. Лишь надежда, что завтра будет новый день и новый обед, примиряла его с суровой реальностью.
Нельзя сказать, что Оскар Игнатьевич был особый гастроном или тонкий ценитель кулинарии. Ему было так хорошо и спокойно за столом, накрытым чистой скатертью, на которой поблескивали черенки серебряных вилок, а бокалы подмигивали хрусталем, что прочее казалось серым и скучным.
Обладая властью над одной четвертью всех полицейских участков столицы, полицеймейстер 1-го отделения пользовался этой властью затем, чтобы его как можно меньше беспокоили подчиненные, а наоборот, доставляли поводы для победных рапортов у губернатора и министерского начальства. Внешне приятный характер его не переставал поражать чудесами: предоставляя делам в участках течь, как им вздумается, Вендорф умудрялся быть у начальства на отличном счету. Более того, имел репутацию деятельного служаки. Не зря все-таки угощал обедами нужных людей.
Вот и сейчас пребывал он в сладкой неге, поглядывая на минутную стрелку. Оставалось совсем немного до счастливого мгновения, когда можно покинуть кабинет, оставив адъютанту поручение его не искать. Однако насладиться счастливым мигом обеденного часа было не суждено. В кабинет решительно ворвался господин с желтым чемоданчиком. Дверь за ним адъютант затворил с явным облегчением.
Оскар Игнатьевич изобразил все радушие, на какое был способен на пустой желудок:
— Вот и чудесно! Как раз вовремя. Отобедаете со мной?
Надо сказать, что полицеймейстер предпочитал не просто обеды, а обеды в приятной компании. Что может быть приятнее компании великого криминалиста?
— В другой раз, — ответил Лебедев, не заботясь о дипломатии.
Вендорф искренно огорчился, но печаль смела минутная стрелка. Совсем скоро перерыв.
— Отложим часика на два или на завтра? — спросил полковник.
— Никак невозможно. Дело срочное.
— Вот как? И что же такое… А! Знаю-знаю! — обрадовался Вендорф. — От вас наверняка потребовали нести дежурство по городу. Я прав?
— Вернулся с места происшествия, — сказал Лебедев.
— Неужели согласились дежурить? — неприлично удивился полицеймейстер. — Что ж, похвально. А я думал, вы того… Ни за что… Кто ж вас посмеет запрячь… Какой вы молодец. Надо вам похвалу в приказе объявить.
— Могу изложить факты?
— Конечно, голубчик. Только учтите, у меня вот-вот… — Гостю указали на часы, на которых до обеда оставались считаные деления.
— Ничего, я успею.
Вендорф вздохнул и принял расслабленную позу, всем видом показывал, что будет слушать только потому, что деваться ему некуда.
— В меблированных комнатах «Дворянское гнездо» обнаружено тело барышни, примерно двадцати двух — двадцати трех лет, — сказал Лебедев. — Повесилась на картинном крюке.
— Самоубийство? И что в этом такого? Этим созданиям только дай волю, они все перевешаются от несчастной любви. Что вы хотите: женщины и нервы ведут непримиримую борьбу друг с другом — кто кого раньше съест. На этом все?
— Нет, не все. В доме не обнаружено следов взлома или насильственного проникновения. На теле нет огнестрельных или ножевых ранений, а также следов борьбы.
— Откуда им взяться, если она сама на себя руки наложила?
— Ее повесили мертвой.
— Как? — скорее не понял, чем захотел узнать подробности Вендорф. Осталось-то всего одно деление на циферблате.
— Предварительно отравив.
— Мышьяк?
— Хлороформ, — сказал Лебедев.
С первыми мгновениями перерыва, улетевшими навсегда, Вендорф потерял изрядную часть дружелюбия.
— Разве хлороформом можно убить? — спросил он. — Это же что-то вроде эфира, применяется хирургами для наркоза. Легкий дурман, глубокий сон и пробуждение.
— Убить можно йодом. И хлороформом — проще некуда. Стоит превысить дозу. Кроме врачей, об этом мало кто знает. В теле же, которое осмотрел и взял пробы, доза превышена многократно. Бедняжка нашпигована хлороформом, как гусь яблоками.
Случайный намек окончательно вывел полковника из равновесия.
— Позвольте, — резко сказал он. — С чего вам далось это тело? В чьем ведении расследование?
— Первый Литейный, но…
— Вот пусть Буб… то есть Ощевский-Круглик и разбирается. Ваш совет он, безусловно, выслушает и примет с благодарностью. Но я-то тут при чем?
— Пристав не горит желанием заниматься этим делом.
— Отчего же?
— Упрямо считает самоубийством.
Вендорф заинтересовался:
— Вот видите! А вы спешите. Может, старик прав. Может, ваш анализ ошибочен? Может, так и есть? Чего проще: барышня наглоталась хлороформа и в петлю полезла. Всякое бывает.
— Это совершенно невозможно… — сказал Лебедев и безжалостно вывалил кучу неприятных фактов: и крюк висит высоко, и при наркозе она шагу бы не ступила, и, главное, нет никаких следов удушения. — Бедняжку красиво повесили вместо картины, — закончил он.
— И что желаете от меня?
— Необходимо, чтобы расследованием занялся самый толковый чиновник полиции. Сам таких не знаю. Но на ваше усмотрение. Это крайне необходимо. Со своей стороны окажу ему всяческое содействие.
— Прямо не узнаю вас, голубчик, — сказал Вендорф. — С чего такая инициатива?
— Преступление задумано умно, а совершено отменно. Такого чистого исполнения давненько не встречал. Скажу больше: если бы случайно не приехал и не увидел сам, пристав списал бы на самоубийство. И концы в воду. Подобное мастерство меня сильно тревожит.
— Чем же?
— Убийца поддастся соблазну провернуть такой фокус еще разок. Буду рад ошибиться, но следует ожидать новых жертв.
— Как ее фамилия? — спросил полковник. — Кто родители? Из какой семьи?
Лебедев вздохнул, но ответил честно:
— Пристав наверняка знает…
— Ну вот видите: даже фамилией ее не поинтересовались.
— Мне не до того было.
— Говорите, в «Дворянском гнезде» проживает одинокая молодая барышня? Так-так… Значит, вот что скажу вам, дорогой Аполлон Григорьевич: выкиньте из головы эту историю и позвольте Буб… то есть приставу делать свое дело. Невелика птица.
— Что значит невелика? — возмутился Лебедев. — Убита молодая женщина. И ее смерть пытались выдать за самоубийство. Разве мало?
