– После перерыва.
После перерыва они таким же порядком, но с большими мучениями (все-таки видели меньше) сложили портрет другого человека с пляжа, у которого хорошо запомнили только волосатые ноги.
– Ноги – это не лицо, – сказал им Максим Витальевич, – лицо уже не спрячешь, – и посмотрел на часы. Пора по домам. Десятый час… Ну и поработали мы с вами!
На веранде Ромку ждали прикрытый газетой, давно остывший ужин и гневная длинная записка матери, смысл которой можно было изложить короче: «Сидеть дома и вовремя ужинать гораздо лучше, чем на голодный желудок шататься бог знает где».
Ромка кое-как поел, а на обратной стороне записки написал: «Прочел, понял, больше не буду».
Они – мать и сын – довольно часто обменивались записками. Дело в том, что мать Ромки работала на хлебопекарне, и смены у них были совсем-совсем неудобные. То с шести утра, то, наоборот, заканчивались в шесть утра. А днем или вечером занят Ромка, тоже дома нет. Так и не видятся целыми днями. А тут еще отец вторую неделю в море – гоняется на сейнере за дельфинами.
Мать грозится, что вот-вот бросит свою «проклятую» работу и уж тогда-то возьмет Ромку в «ежовые рукавицы».
Но Ромка– то знал, что это только угроза.
Скрипнула дверь, и на веранду осторожно вышла Оксана; была она все в том же халатике, в тех же тапочках, так что выглядела совсем-совсем обыкновенной, даже домашней.
– Сценарий будете читать? – спросила тихо.
Он кивнул.
– Возьмите, – девочка протянула сценарий, – я его брала, готовилась, мне брат ваш принес, Васек. Хороший он у вас.
Оксана вздохнула, присела на табуретку, взяла с подноса кусочек хлеба и стала жевать.
Ромка молча пододвинул к ней тарелку с творогом, банку с вареньем.
Все это она спокойно отодвинула и продолжала так же неторопливо жевать корочку. Ромка налил себе молока. Она жевала.
Он притянул к себе пустую чашку, для нее. Она перехватила чашку, закрыла ладонью. «Ну и не надо!» – решил он.
– А вы правда командир ЮДП? – спросила вдруг.
– Правда.
– А правда что-то случилось сегодня, да? – продолжала она спрашивать тихим мягким голосом. – И дядя Володя из города не вернулся, и Саврасов не прилетел, и пограничники часто ездили, и вас столько времени нет.
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Конечно, если тайна… А правда, что это уже граница?
– Правда.
– Интересно… – сказала задумчиво. – Вот у нас в сценарии тоже происходит такое, что даже страшно… Шпионы… Тревога… – И вдруг спросила: – А девочек вы в отряд принимаете?
– Нет.
– И у нас в сценарии тоже в отряде ЮДП только мальчишки. А меня бы приняли, если бы я захотела?
Он не ответил.
– Если бы я захотела, – продолжала она, – то бы приняли. Я бы вас всех уговорила. Мама говорит, что я умею любого уговорить. И тебя бы я уговорила, – перешла вдруг на «ты», – что из того, что ты командир…
– Ну ладно, – приподнялся Ромка, – я пошел, пора спать.
Девочка словно и не расслышала.
– А наверное, страшно увлекательно, вот у вас в отряде, да? Заманчиво?
«Заманчиво, – подумал он, – посадить бы тебя за „носы“ да „уши“… Так через пять минут бы завыла. Сразу бы стало „заманчиво“».
– Все-таки, должно быть, очень интересно, – вздохнула девочка.
Разубеждать ее он не стал, молча пошел к себе. Она вдруг громко рассмеялась и тут же испуганно замерла, смешно закрыв рот ладошкой, – вспомнила, что уже все спят.
– А что, – сказала шепотом, но весело, – здорово я вас утром разыграла?
– Почему это разыграла?
– Ну да, вы такие были все обалдевшие. – Она беззвучно смеялась. – Честное слово… Это же я нарочно в костюме своей роли хожу… ну, из картины. Это я привыкаю и к костюму и к характеру. Понимаешь? У меня совсем-совсем другой характер. Мама говорит, что я тихая. А по роли мне надо, наоборот, быть не тихой.
– Громкой, – насмешливо сказал Ромка.
– Ага, – поспешно согласилась она, – ну, такой хитрой, даже кокетливой, говорит режиссер. И, он
